Спустя некоторое время, отцом Антонием было направлено обращение к Константинопольскому Патриарху Иоакиму III с просьбой о защите имяславцев. Ответ пришел 12 сентября — Патриарх запретил чтение книги отца Илариона «На горах Кав­каза». Но осуждение книги вылилось не в форме официального акта на имя Протата Святой горы²⁹, а в виде неподписанного циркуляра, адресованного настоятелю Пантелеимоновского мо­настыря игумену Мисаилу с братиею, что было совершенно не­обычным случаем на Афоне³⁰.

В ответ отец Антоний отправляет в патриархию разбор по­слания Патриарха, жалобу на печатные выступления архиепи­скопа Антония (Храповицкого) он направляет в патриархию и обер-прокурору Святейшего Синода.

Наступление на имяславцев продолжалось, 20 августа имяборцы во главе с игуменом Пантелеимонова монастыря отцом Мисаилом, наместником игумена отцом Иоакинфом составили так называемый «Акт о недостопоклоняемости Имени "Иисус"» или «Акт о исповедании веры во Имя Божие»³¹. Старцы Пантелеимонова монастыря были принуждаемы поставить подпись под этим документом. О средствах принуждения мы имеем свиде­тельство схимонаха Пантелеимонова монастыря Досифея³². Игумен и наместник решительно отказывались предоставить ко­пию Акта отцу Досифею для внимательного прочтения в келии. Отец Досифей должен был подписать акт «на слух». После двухдневного противостояния отец Досифей все же смог полу­чить копию «Акта о исповедании веры во Имя Божие» и соста­вить свои возражения.

В Акте говорилось о том, что при произнесении имени Ии­суса Христа мы «представляем себе невидимое присутствие Са­мого Господа... Иисуса Христа», именем «Иисус» «подобает нам спастись», но чествовать и поклоняться подобает Самому Богу. Возражения отца Досифея основывались на том, что имени Божиему присуще не только представляемое благодатное присут­ствие, но Сам Бог через Свои действования. «Глаголы, яже Аз гла­голах вам, Дух суть и Живот суть», — говорит Господь (Ин. 6:63). В подтверждение отец Досифей приводит слова святого Симеона Нового Богослова об онтологической разнице между человече­ским и Божественным: «Слова человеческия текучи и пусты, слово же Божие — живое и действенное. Равным образом и ис­тина Божия — есть паче ума и слова человеческаго, — Бог не­преложный, сый и живый»³³. Разделение имени Божия и Бога, свойств Божиих и существа Церковь обличила на Паламитских соборах 1341, 1347, 1351 годов. Отец Досифей ссылается на V анафему против Варлаама второго Константинопольского собора 1341 года: «Анафема тем, кои думают, что одному только существу Божию свойственно имя Бога, а не энергии». Прекрасный ана­лиз последствий религиозного субъективизма и «представления» тождественности имени и Его носителя для молитвенной жизни сделал Владимир Эрн в своем «Разборе Послания Святейшего Синода об Имени Божием»: «Он (Синод. — Д. Г.) утверждает, что в напряженнейшие и высшие мгновения сердечного горения человек не выходит из замкнутой сферы своего сознания. Он только "представляет" Бога, и силится воображением своим слить и отождествить произносимое сердцем Имя Божие с Са­мим Богом, но эти процессы воображаемого и молящейся душой производимого слияния отнюдь не приводят к реальному имено­ванию Самого Сущего Бога. Синод утверждает, что дальше этого воображаемого отождествления молитва идти не может, что отождествление это "только в молитве, только в нашем сердце, и это зависит только от узости нашего сознания, от нашей огра­ниченности", молитвенно призываемый нами Бог вовсе не тож­дественен объективно с Богом Сущим... Молящийся... не выхо­дит из сферы своего сознания. Значит, в молитве он один, оди­нок. Значит, молитва есть настроение одинокой души, благочес­тивые ее эмоции»³⁴.

«После того я ушел из дому оставив надлежащее возраже­ние... раздал его во многих экземплярах отцам и братиям для предупреждения их от угрожающей погибели... - пишет отец Досифей, - Немедленно по моем уходе пришел Наместник и Игумен с людьми, расхитили мою келию и мастерскую и теперь ищут меня. Однако я удалился на одну из выдающихся подвига­ми поста и воздержания на Афоне обитель Благовещения»³⁵.

В начале 1913 года братия Андреевского монастыря потеря­ла всякое доверие к игумену Иерониму, который в январе попы­тался изгнать активных имяславцев из монастыря. Братия со­ставила обращение в Святейший Синод о смене игумена, под которым подписалось 4/5 состава монастыря (300 братии). Ис­поведание гласило: «Я, нижеподписавшийся, верую и испове­дую, что Имя Божие и Имя Господа Иисуса Христа свято само по себе, неотделимо от Бога и есть Сам Бог, как то многие Свя­тые Отцы исповедали. Хулителей и уничижителей Имени Гос­подня отметаюсь, как еретиков, и посему требую смены игумена Иеронима»³⁶. На место игумена абсолютным большинством го­лосов был избран архимандрит Давид, много лет подвизавшийся в затворе. Но из-за противодействия Ватопеда поставление игу­мена затягивалось. В ответ на требование утвердить нового игу­мена Ватопед направил послание братии о новоявленной ереси и беспорядках в скиту, а также декларацию в четырех пунктах: 1) низложение отца Иеронима - свершившийся факт; 2) выборы отца Давида - недействительны (не проведено предварительное избрание четырех кандидатов и закрытого голосования); 3) отец Антоний (Булатович) должен быть удален из скита; 4) те, кто «примут новую веру, проповедуемую отцами Антонием и Иларионом в книге "На горах Кавказа", будут признаны еретиками, изгнаны со Святой горы и отлучены от церкви».

Но эти действия только накалили ситуацию, и 18 противни­ков имяславцев во главе с игуменом Иеронимом были изгнаны из скита. Реакция властей не заставила себя ждать: греческие солдаты заняли посты у ворот скита, и 20 января на Афон при­был представитель Российского посольства вице-консул Щерби­на. Щербина пригрозил отдать братию скита «на растерзание грекам» и заявил, что правительство требует восстановления отца Иеронима в должности игумена. 27 января произошел не­ожиданный перелом - на братском соборе Пантелеимонова мо­настыря в присутствии вице-консула игумен отец Мисаил унич­тожил имяборческий «Акт об исповедании веры во Имя Божие» от 20 августа 1912 года и поставил свою подпись под исповеда­нием иноков-имяславцев, из монастыря были удалены 8 актив­ных противников имяславцев. В монастыре это событие было отмечено, как долгожданная Пасха - весь день раздавался не­прерывный колокольный звон, монахи со слезами целовались, приветствуя друг друга пасхальными словами: «Христос воскресе!». Отец Антоний (Булатович) был делегирован братией в Санкт-Петербург для защиты имяславия в Святейшем Синоде и перед правительством.

Победа на Афоне была лишь временным затишьем перед надвигавшейся бурею: уже 2 февраля отцы Антоний и Давид и все «единомысленные с ними» подверглись запрещению афон­ским Кинотом в священнослужении, а Андреевский скит - церковному отлучению. В феврале место умершего константи­нопольского Патриарха Иоакима III занял Герман V, и отцы Ан­тоний и Давид как виновники «беззаконного восстания» и за­хвата скита были приглашены в Константинополь для «ответа священному Синоду за распространяемое ими учение об имени "Иисус"». Тогда же афонские имяславцы действиями Русского Посольства в Константинополе на 5 месяцев были лишены воз­можности получать почту, денежные переводы и продовольст­вие. Патриарх Герман V запросил Халкинскую богословскую школу о православности учения имяславцев. В ответ был полу­чен отзыв, в котором в частности говорилось: «...свойства и энергии Его невозможно, ни отделить, ни смешать с сущностью Его. Исходя из этого положения и опираясь на известное опре­деление Церкви, что Божество принадлежит природе, - следо­вательно, и свойствам и энергиям Бога, они (имяславцы. - Д. Г.) выводят заключение, что и имя Иисус, как и всякое вообще от­кровенное божественное имя, не только указывает на свойство и энергию Бога, но есть и Сам Бог... Само это мнение, что они суть энергии Бога, - есть новоявленное и суесловное, а их оп­равдание, что всякое слово Бога, как энергия Его, не только да­ет жизнь и дух, но есть сам дух, сама жизнь, Сам Бог, - это оправдание, применяемое вообще, ведет к заключениям (каковы: "имя Иисуса есть Бог... всякое божественное слово в Евангелии есть Сам Бог"), которые, вопреки всем их отрицаниям, пахнут пантеизмом»³⁷. В это же время в России подготавливаются док­лады архиепископов Антония (Храповицкого), Никона Вологод­ского³⁸ и профессора Петербургской Духовной Академии Сергея Викторовича Троицкого³⁹. Основные аргументы докладов против учения имяславцев можно свести к следующим:

• «Имя - условное слово, более или менее соответствую­щее тому предмету, о коем мы хотим мыслить; это есть необхо­димый для нашего ума условный знак, облекаемый нами в зву­ки... Имена Его суть только слова, указующие на то или иное свойство... это только идея о Боге, только благоговейная мысль о Нем, наше субъективное представление, а не Сам Он по Сво­ему существу»⁴⁰.

• «Для нас имя Божие есть только слабая тень одного из свойств или состояний Божиих, отмеченная в нашем слове или мышлении; мы и тени воздаем должное почитание, как иконе, ибо и тень апостола Петра исцеляла болящих»^{41, 42}.

• «Если обратиться к греческому оригиналу... то мы увидим, что собор (Константинопольский собор 1341 года. - Д. Г.) во­все не называет энергию Божию Богом, а говорит лишь о ее божественности и ни разу не применяет к ней слова QeoV - Бог, а всегда лишь слово JeothV - божество, божественность. И во время споров паламиты всегда говорили лишь о божест­венности энергии Божией, а не о том, что она есть самое суще­ство Божие, что она есть Бог⁴³... говорить, что имя Божие, как энергия Божия, есть Сам Бог, (а не божественность), - это значит становиться всецело на сторону именно варлаамитов... подвергать себя анафеме собора, изреченной против тех, кто не признавал "разность божеского существа и энергии"»⁴⁴.

• По мнению архиепископа Антония Волынского, «назвать это лжеучение ересью - значит оказать ему большую честь, т. к. это просто-напросто хлыстовские сумасбродные бредни».

• Иноки дерзостно попрали законы монашеского смирения и послушания, «оставили молитву Иисусову и занялись рассужде­ниями, подобными занятию силлогизмами Варлаама»⁴⁵.

Указанные доклады послужили основой для составления Послания Святейшего Синода по вопросу имяславия. Экстрен­ное заседание Синода для рассмотрения вопроса о православности учения имяславцев было созвано 16 мая 1913 года и прохо­дило под председательством митрополита Петербургского Вла­димира (Богоявленского), будущего священномученика. К этому времени в Константинополе уже состоялся суд над отцом Дави­дом, имяславие было признано «новоявленным и неоснователь­ным... хульным злословием и ересью, как отождествляющей и сливающей неслитное и тем самым ведущей к пантеизму (всебожию)»⁴⁶. Отец Давид был отпущен на Афон с условием, что откажется от игуменства в Андреевском скиту. Мнение Константинопольского Патриарха сыграло не последнюю роль в решении Синода.

На заседании были заслушаны указанные выше доклады, архиепископу Сергию (Страгородскому) Синод поручил соста­вить сводку докладов в виде «Послания всечестным братиям, во иночестве подвизающимся». Послание было единогласно одоб­рено членами Святейшего Синода и зачитано во всех церквях Российской Церкви⁴⁷. Синод выдвигает обвинения имяславцев и их апологета отца Антония (Булатовича) в обожествлении слов и букв имени Божия, в «магическом суеверии», принуждающем Бога «быть Своею благодатию с... человеком и творить свойст­венное ему»⁴⁸. «Новые учители явно смешивают энергию Божию с ее плодами, когда называют Божеством и даже Самим Богом и Имена Божии, и даже церковные молитвословия, т. е. не только слово, сказанное Богом, но и все наши слова о Боге... "слова, коими мы именуем Бога". Но ведь это обоготворение твари»⁴⁹. «В молитве Имя Божие и Сам Бог сознаются нами не­раздельно, как бы отождествляются, даже не могут и не должны быть отделены и противопоставлены одно другому; но это только в молитве и только для нашего сердца, в богословствовании же, как и на деле, Имя Божие есть только имя, а не Сам Бог и не Его свойство, название предмета, а не сам предмет, и потому не может быть признано или называемо ни Богом (что было бы безсмысленно и богохульно), ни Божеством, потому что оно не есть и энергия Божия»⁵⁰.

До вынесения официального вердикта по вопросу присутст­вия Божества в Его имени мы видим, хотя и значительную, но все же преодолимую дистанцию в позициях имяславцев и, к примеру, С. В. Троицкого. Троицкий пишет: «Имя Иисус, пони­маемое в смысле откровения Божия о спасении человечества, но не в смысле нашего именования Бога (т. е. произнесения имени Божия вместе с мыслию о Боге), есть сила Божественная или действие Божие, действие Святого Духа, неотделимое от Него, так же как и творение чудес, но имя Иисус, в смысле на­шего акта произнесения имени Божия, не есть сила Божествен­ная, а может быть условием проявления этой силы, если произ­несение этого имени служит выражением веры и любви к ее Носителю»⁵¹. То есть Бог присущ Своему имени при условии благочестивого именования Господа, в этом случае Бог может явить Свои благодатные дары. Имяславцы говорили о безусловном присутствии Господа Иисуса Христа «в имени Иисус-Христовом». Возможность магических спекуляций в этом случае не исключе­на (ср. Дн. 19:13—16), и именование будет недостойным, «в суд и во осуждение». «Бог поругаем не бывает» (Гал. 6:7), и та­кое призывание имени Божия будет во вред дерзнувшего с не­чистым сердцем приступить к святыне.

Мнение Троицкого о том, что святыня обретает силу при условии достойного прикосновения можно найти и у некоторых Святых Отцов. К примеру, преподобный Симеон Новый Бого­слов писал: «Если ядущие Его Плоть и пиющие Его Кровь име­ют жизнь вечную... мы же, вкушая их, не чувствуем, что в нас происходит что-то большее, чем [при вкушении] чувственной пищи, и не принимаем в сознании иной жизни, значит, мы при­общились простого хлеба, а не одновременно и Бога». Святитель Григорий Нисский, говоря о действенности Таинства крещения, не без оговорок заметил: «Если баня послужила телу, а душа не свергла с себя страстных нечистот... хотя и смело будет сказать, однако скажу и не откажусь, что для таковых вода остается во­дой, потому что в рождаемом отнюдь не обретается дар Святого Духа»⁵². В протестантском богословии решение этого вопроса закрепилось в его крайнем выражении: Таинство действенно только при наличии активной положительной человеческой со­ставляющей. Недаром защитники имяславия обвиняли членов Синода в «протестантствовании»⁵³, «религиозном субъективиз­ме»⁵⁴ и «радикальном номинализме»⁵⁵ С. В. Троицкий призна­вал объективность и Божество имени и Божественного открове­ния и на основании его тезисов, приведенных в заключении доклада «Афонская смута», был шанс найти компромиссные ве­роисповедные формулы. Но тенденциозность взяла верх, и диа­лог прервало появление официального осуждения и «Послания Святейшего Синода» от 18 мая 1913, в котором напрочь отрица­лась возможность присутствия Бога в Его имени. После этого поток взаимных обвинений со страниц листовок, брошюр, цер­ковных и светских периодических изданий многократно увели­чился, книгу отца Илариона «На горах Кавказа» было приказано изъять из монастырских библиотек.

Святейший Синод по настоянию митрополита Петербургско­го Владимира командирует архиепископа Никона и С. В. Троиц­кого на Афон для прекращения смуты. На Святую гору они прибывают 4 июня на стационаре «Донец». Архиепископ Никон издает серию листовок с призывами к монахам-исповедникам отказаться от догматических исследований и примириться с Церковью, чтобы не подвергнуться суду и отлучению, но все увещевания остаются без ответа - монахи называют Никона «масоном и еретиком». Вслед за архиепископом 11 июня к Афонской горе подходит пароход «Царь» с 5 офицерами и 118 солдатами на борту, солдаты занимают Пантелеймонов мона­стырь. 13 июня под охраной солдат в Покровском соборе архи­епископ Никон пытался склонить имяславцев к отказу от «нового учения».

В 1913 году на страницах «Русского слова» была опублико­вана заметка, в которой роль владыки Никона в состоявшемся диспуте, предстает не в лучшем свете: «Вы, - говорил архипас­тырь, потрясая посохом, - каждое имя считаете за Бога. Так я скажу вам, что каждое имя Божие не есть Бог. И червяку имя только "червяк", а вы, пожалуй, скажете: "и червяк - Бог". Сын есть меньше Отца. Сам Иисус сказал, что "Отец есть более Меня". Вы скажете, что у вас и Христос - Бог...». Профессор Троицкий шепотом попытался поправить Никона: «Владыко, Христос - Бог! И на отпусте говорится: "Христос истинный Бог наш..."». Но владыка, стуча о пол посохом, кричал: «Никто не смей мне возражать. Даже Англия и Франция так веруют, как я говорю...». Возмущенным монахам не дают возможности возра­жать. На замечание о том, что если имя Божие не есть Бог, то слова Псалтири «Хвалите имя Господне, хвалите, рабы Господа» надо произносить: «Хвалите Бога Господа...» - владыка в запа­ле отвечал: «Да, так и нужно!». «Тогда нужно все книги перепи­сать», - замечает монах. «И перепишем со временем! Все кни­ги перепишем!» - заявил владыка. Нужно ли говорить, что по­сле этих слов храм захлестнула буря возмущения, и архиепи­скопу пришлось скрыться в алтаре⁵⁶.

Таково описание визита владыки Никона на Афон со сторо­ны, сочувствовавшей гонимым монахам. Сам архиепископ писал о своей поездке на старый Афон иначе. По его свидетельству, к моменту прибытия обстановка на Святой горе постепенно выхо­дила из-под контроля властей, имяславцы за богослужением «не поминали ни Патриарха, ни Синода, ни игумена», несогласных с ними называли "масонами, богохульниками, иудами-предателями, арианами", отплевываясь от них, как от нечистых, заражённых людей».

«Самый образ действий вождей этого движения близко на­поминал фабричных забастовщиков и устроителей митингов. Толпа «имеславцев» во время бесед постоянно выполняла роль какой-то шумящей марионетки в руках ловкого главаря - Иринея: даст он знак - толпа, громко шумевшая, мгновенно смол­кает; возвысит он голос - и она снова кричит, и из задних ря­дов слышатся по моему и о. игумена адресу досадительные сло­ва: «еретики, масоны, иуды-предатели!» Собрания у Иринея происходили почти каждый день, а запретить их игумен был не в состоянии: никто его не слушал. Ириней все время был окру­жен своими приверженцами, которые и спали в коридорах, ох­раняя его особу. Безусловное повиновение вожакам, широко поставленная пропаганда гектографированными и рукописными записочками, искусное распространение ложных слухов о цар­ской телеграмме, "писанной золотыми буквами", запугивание - вплоть до угроз застрелить, утопить, - властей, сокрытие рас­поряжений власти, перехвачивание не только писем (три мои письма игумену за время с января пропало), но и официальных бумаг (грамота Патриарха Киноту так и не получена), подговор к захвату кассы, к поджогу (было покушение), троекратная пор­ча телефона с Кинотом, - все это не напоминает ли порази­тельно, до мельчайших подробностей, программы организован­ных опытными агитаторами забастовок? И действия этих пре­ступных элементов облегчались полным непротивлением терро­ризованного большинства мирных братии, неподготовленных, по самому настроению своему неспособных к борьбе с таким про­явлением зла, да и не видевших в этой борьбе своего прямого долга при параличе законной власти», - таким увидел положе­ние вещей архиепископ Никон.

Представители Протата официально заявили, что «еретики ни в коем случае оставаться на Афоне не могут, и если мы (владыка Никон и консул с прибывшими солдатами. — Д. Г.) их не удалим, то это сделают сами греки, несмотря ни на какие протесты кого бы то ни было... Теперь здесь хозяева не турки, а греки, которые легко могли бы прислать хоть целый полк из Солуни». В этом случае русские могли бы полностью лишиться своего присутствия на Афоне, и все русские монастыри оказа­лись бы в руках греков.

Описанный выше диспут в Покровском соборе в изложении владыки Никона выглядит по-иному: «Обличая лжеучение, я об­ратился к их здравому смыслу, указывая на то, что их учитель Булатович все слово Божие считает Богом, но ведь в слове Бо-жием, в Священном Писании, много слов и человеческих, на­пример, приводятся слова безумца: "несть Бог" (Пс. 13:1; 52:2.); говорится в творениях Божиих, например, о червячке: что же, и это все - Бог? Так и все имена Божии как слова только обо­значают Бога, указывают на Него, но сами по себе ещё не Бог: имя Иисус - не Бог, имя Христос - не Бог. При этих словах по команде Иринея послышались крики: "Еретик! Учит, что Христос - не Бог!, нет Бога". Я продолжал речь, а так как во­жди смуты продолжали шуметь, то С. В. Троицкий обратился к близ стоявшим: "владыка говорит, что только имя Христос - не Бог, а Сам Христос есть истинный Бог наш"... Мне кричали: "еретик, крокодил из моря, седмиглавый змей, волк в овечьей шкуре!"... В заключение мне все же удалось сказать: "будьте добросовестны, выслушайте меня: все прочитанные из святых отцов места вы сами можете прочитать в вашей библиотеке: приходите, мы их там покажем вам! Кто знает по-гречески - тому найдем и в греческих подлинниках". После этого я ушел из церкви через алтарь»⁵⁷.

Но все попытки «обращения» имяславцев успехом не увен­чались, поэтому владыка Никон приступил к активному искоре­нению ереси на Афоне - с 14 по 17 июня проводилась пере­пись имяславцев Пантелеимонова монастыря. Результаты пере­писи: имяборцев - 661, имяславцев - 517, не явилось - 360. В июле началось насильственное выдворение имяславцев из Пантелеимонова монастыря и Андреевского скита. По свиде­тельству отца Антония, «безоружных, совершавших церковное служение иноков, подвергли неслыханному истязанию - их в продолжении целого часа окатывали в упор из двух шлангов сильнейшей струёй холодной горной воды, сбивая с ног, пора­жая как сильнейшими ударами лицо и тело...»⁵⁸. Заранее подпо­енные, полупьяные солдаты штыками и прикладами выталкивали монахов за пределы обители. Монахов хватали за волосы, бро­сали на пол, били ногами, сбрасывали по мокрым лестницам с четвертого этажа, сознательно оскорблялись святые иконы, принадлежавшие гонимым инокам. Больших жертв удалось из­бежать только из-за крайнего незлобия монахов, которые не оказывали никакого сопротивления солдатам и помощникам игумена Мисаила. Но все же в ту ночь было похоронено четверо убитых, а раненых с колотыми и резаными ранами зарегистри­ровано 46 человек.

Архиепископ Никон в докладе Святейшему Синоду раненых монахов называет «оцарапанными» иконами, в его донесении выдворение имяславцев выглядело следующим образом: «Почти три часа увещевали "имеславцев" добровольно идти на пароход: успеха не было. По-видимому, им хотелось вызвать кровопроли­тие, дабы приобрести славу мучеников; в то же время они, ко­нечно, были уверены, что кровопролитие допущено не будет ни в каком случае, и вот, чтобы поиздеваться над правительствен­ной властью и оттянуть время, они упорно противились: пели, молились, клали поклоны. Вообще, кощунственное отношение к святыне и молитве проявлялось в целях демонстративных по­стоянно: иконами защищались, пением отвлекали внимание, с пением потом плыли на лодке на "Херсон". Наконец, рожок заи­грал "стрелять". Это было сигналом для открытия кранов водопровода. Вместо выстрелов пущены в ход пожарные трубы. По­нятно, при этом не обошлось без царапин у тех, кто старался защитить себя от сильной струи воды доскою или иконою. Толь­ко тогда упорствующие бросились бежать. Их направляли на "Херсон". "Раненых", то есть оцарапанных, оказалось около 25 человек, которым раны были перевязаны нашим судовым вра­чом, а через два-три дня повязки были уже сняты»⁵⁹.

На пароходе «Херсон» в Одессу был вывезен 621 монах, оста­ток имяславцев числом 212 был посажен на пароход «Чихачев» чуть позже и также доставлен в Одессу. В Одессе монахи под­верглись подробному дознанию для выяснения личности и сте­пени причастности к беспорядкам. Решение официальных лиц было довольно суровым: «Лица, признанные в сане и монашест­ве русскою церковною властью, в числе 8 были отправлены на подворье Андреевского скита. 40 человек, обвиняемых и подоз­реваемых в уголовных преступлениях, были отправлены в тюрь­му, а остальные были направлены по проходным свидетельствам в мирском одеянии для водворения на родину по местам про­писки»⁶⁰. В России указом Синода от 24 августа 1913 иноки, не принявшие Послания Святейшего Синода, запрещались в священнослужении и причащении Святых Тайн. В ознаменование окончания борьбы с имяславцами Патриарх Герман V наградил архимандрита и наместника Пантелеимонова монастыря золоты­ми наперстными крестами и грамотами. В послании к Святей­шему Синоду Патриарх выразил пожелание, чтобы лица, из­гнанные с Афона, даже при раскаянии не могли быть возвраще­ны на Афон⁶¹ .

По завершении расправы над непокорными монахами жур­нал «Русский инок» опубликовал заметку под названием: «Благодарность Государю за освобождение Афона от револю­ционеров и сектантов», в которой цитировал благодарственную телеграмму архимандрита Пантелеимонова монастыря Мисаила. В адрес императора отец Мисаил, собственноручно уничтожив­ший в свое время имяборческий «Акт о недостопоклоняемости имени "Иисус"» и подписавший имяславское исповедание, вы­ражал «усерднейшую благодарность за освобождение... мона­стыря от грозившей ему со стороны революционеров и сектан­тов опасности разорения»⁶². В конце сентября в Алупке Нико­лай II принял наместника Пантелеимонова монастыря иеромона­ха Иакинфа и духовника иеромонаха Мелитона. Иеромонахи благодарили государя «за спасение от гибели». Царь, в свою очередь, интересовался обстоятельствами происшедших беспо­рядков и пожелал «чтобы впредь не повторялись такие печаль­ные события»⁶³. Царь все последнее время следил за конфлик­том, и командирование архиепископа Никона, отправка на Афон солдат происходили с санкции императора. Желая выслушать обе противостоящие стороны, в феврале 1914 года Николай II принял в Царском Селе депутацию из четырех афонских стар­цев, изгнанных с Афона. Император не вмешивался в развитие событий, предоставив решать догматические вопросы Синоду. Но уже сам факт высокомилостивого приема «имябожников» направил ход дел в более благоприятное для имяславцев русло.

Святейший Синод назначил членов суда для рассмотрения Московской Синодальной конторой дела двадцати пяти «имябожников». Начало суда было назначено на первые дни по­сле Фоминой недели. Вследствие бедственного положения из­гнанных иноков на родине, в Государственную Думу был подан запрос с просьбой срочно рассмотреть правовое положение лиц, утерявших насильственно монашеский сан. Дума проголосовала против срочности решения этого вопроса, и запрос передали в соответствующую комиссию для подготовки ответа.

В связи с подготовкой суда афонские иноки предприняли ряд встречных шагов. Святейшему Синоду было направлено «Исповедание веры афонских иноков», в котором афонцы про­сили пересмотра основных богословских положений и выводов, сделанных в Послании Святейшего Синода от 18 мая 1913 года. Отцы повторяли, что «именуя Имя Божие и Имя Иисусово Бо­гом и Самим Богом» они чужды «как почитания Имени Божиего за сущность Его, так и почитания Имени Божия отдельно от Самого Бога, как какое-то особое Божество, так и обожения са­мих букв и звуков и случайных мыслей о Боге»⁶⁴. «Ибо несогла­сие руководящих тезисов с учением Святых Отцев не допускает нас принять вызов на Церковный суд и подчиниться его реше­нию»⁶⁵, - резюмировали отцы-имяславцы. Но Синод настаивал на согласии с формулировками Послания и в случае отказа гро­зил монахам осуждением. Таким образом, суд не затрагивал бо­гословских вопросов и превращался в принуждение к принятию официального мнения.

Отец Антоний, видя бесплодность дискуссии со Святейшим Синодом, 25 марта 1914 направляет письмо государю с просьбой о защите. «Суд над нами обставлен так, что он не в силах выне­сти какого-либо справедливого решения по главному догматиче­скому вопросу о том, есть ли Имя Божие по природе - Бог, или - тварь? Есть ли Имя Божие - Божественная сила, или нечто не существующее реально? Есть ли Имя Божие - освя­щающая в Таинствах Святыня или ничто?»⁶⁶, - пишет он. Отец Антоний предлагает создать независимую специальную комис­сию из духовных и светских лиц и дать возможность высказать­ся обеим сторонам. В случае невозможности созыва подобной комиссии, отец Антоний просит дать высочайшее повеление производить суд, руководствуясь не Синодальным посланием, а катехизисом, Священным Писанием и словами Святых Отцов. В завершении письма он предостерегает императора и Россию «от тех бедствий, на которые наталкивают ее последние действия Святейшего Синода». «Если суд Московской Синодальной Кон­торы состоится в таком виде, в каком он предположен Святей­шим Синодом, - писал иеросхимонах Антоний, - то это неми­нуемо доведет догматический спор до такого обострения, в ко­тором невозможно уже будет примирить мнения, но возможно будет лишь разделение, а к каким дальнейшим бедствиям это приведет Россию, это ведает один лишь Бог; одно лишь нам из­вестно, что отступление от истинных догматов навлекало на страну и на народ великий гнев Божий и тяжкие кары, от коих да избавит Царствие Господь»⁶⁷.

Император был знаком с Булатовичем лично, отзываясь о нем как о «лихом офицере», в бытность свою ротмистром иг­равшем значительную роль в русско-эфиопских отношениях. Возможно, это придало дополнительный вес обращению. В 1918 году при разборе в синодальном архиве документов, касающихся дела иноков-исповедников имени Господня, было найдено пись­мо Николая II митрополиту Московскому Макарию (Невскому), датированное апрелем 1914 года, с выражением благоприятного мнения об имяславцах⁶⁸. Сам святитель Макарий подошел к этому вопросу с огромной осторожностью и духовным тактом, он «постарался положить конец розни, затянувшейся из-за смутного времени и, отложив окончательное решение церковно­го учения об Имени Божием до времени Соборного обсуждения, внес мир и восстановил справедливость. Святейший Синод в лице Высшего Церковного Управления запросил письменно старца схиигумена Германа, настоятеля Зосимовой пустыни, дать свое суждение об афонских спорах об Имени Иисусовом, на что старец отвечал: "Молитва Иисусова есть дело сокровен­ное, а потому возникшие разногласия следовало бы покрыть лю­бовью", - что и выполнил на деле по велению своей совести и по послушанию митрополит Макарий»⁶⁹.

В пасхальные апрельские дни 1914 года обер-прокурор Свя­тейшего Синода В. К. Саблер так же получил записку, подпи­санную государем, в которой говорилось: «Душа моя скорбит об Афонских иноках, у которых отнята радость приобщения Свя­тых Тайн... Забудем распрю: не нам судить о Величайшей свя­тыне - Имени Божием, и тем навлекать гнев Господень на Ро­дину; суд следует отменить и всех иноков по примеру митропо­лита Флавиана разместить по монастырям, возвратить им монашеский сан и разрешить священнослужение»⁷⁰.

Сочтя участие в церковном суде бесполезным и даже вред­ным, обвиняемые монахи подали в Синод заявление об отказе от участия в суде и «отложении от всякого духовного общения с ним (Святейшим Синодом. - Д. Г.) и со всеми с ним единомыс-ленными, впредь до исправления означенных заблуждений и впредь до признания Божества Имени Божия, согласно с кате­хизисом и со Святыми Отцами»⁷¹. Первой под текстом заявле­ния значилась подпись иеросхимонаха Антония, за ней следова­ло еще около 300 подписей.

Заочный суд все же состоялся. Перед решающим заседани­ем Московской Синодальной конторы епископ Верейский Мо­дест (Никитин), на которого были возложены переговоры с монахами-имяславцами, провел несколько встреч с их представи­телями. Для этого он был командирован на станцию Любань Николаевской железной дороги Новгородской губернии, где афонские имяславцы проживали вместе с другими анапскими иноками, удаленными с Афона в связи с религиозными волне­ниями. Воспоминания об этой поездке сохранились в дневнико­вых записях архиепископа Арсения (Стадницкого), занимавшего в 1914 году новгородскую кафедру и, судя по записям, более сочувствовавшего убеждениям своего близкого знакомого архи­епископа Никона. Епископ Модест поделился с архиепископом Арсением следующими своими впечатлениями от встречи с имяславцами: «Иноки-афонцы... смиренны, дорожат догматами Пра­вославной Церкви, признают богоучрежденную иерархию. Осо­бенность их мнений об имени Иисуса объяснятся тем, что они не знакомы с нашим общепринятым богословским языком, вы­ражают свои мысли такими словами, которые у нас имеют не­сколько иной отпечаток. Отец Антоний (Булатович), бывший гвардейский офицер, производит впечатление очень интелли­гентного человека, начитанного при этом в святоотеческих тво­рениях. Из продолжительной беседы с ним я вынес впечатление, что душа его болеет от поднятого вокруг его имени шума, кото­рый, он боится, может породить мысль, что он будто бы идет против Православной Церкви. Он удивляется, почему его не хотят понять. Он не считает своего мнения об имени Божием догматом, не навязывает его другим, но хочет только, чтобы бу­дущий собор высказался о нем и решил возникший богослов­ский спор.

В Новгородской губернии, возле Любани, в трех избах, по­мещаются семнадцать иноков-афонцев. После молитвы и кратко­го моего слова к ним, я предложил им самим сначала высказать­ся, чем [слово неразб.] их души, почему они чуждаются нас - ар­хиереев Православной Церкви. Они стали говорить, я же терпе­ливо слушал их, а затем сам выяснил вопрос, как мог. Беседа наша длилась 6 часов. Я понял их болезнь и вынес убеждение, что они, согласные с догматами Православной Церкви, в своем учении об имени Иисуса также близки к нам, не умея только высказать свои мысли нашим богословским языком. Я видел их слезы от укоризны, что они будто бы имябожники. Я понял, что все души их трепещут при мысли, что их считают неправослав­ными. Я у них увидел благоговение к сану епископа. Я увидел, что и мы с ними, как и прежде, будем славить единым седцем и едиными усты пречестное и великолепное имя Отца и Сына и Святаго Духа»⁷².

Отец Антоний выдвинул два условия, в случае выполнения ко­торых возможно возобновление общения со Святейшим Синодом:

1) признание исповедания иноков во всей его полноте за теологумен - частное богословское мнение;

2) отложить окончательное решение данного вопроса до По­местного Собора, иноков призвать к церковному общению, по­требовав от них засвидетельствовать свою веру в церковные догматы целованием Креста и Евангелия.

Афонские старцы были более категоричны и не согласились с термином «частное мнение», считая его унизительным для столь значительного вопроса. В свою очередь, кроме заявления о необходимости соборного обсуждения догматических вопро­сов, они выдвинули ряд дополнительных требований:

1. Оповестить по епархиям, что они всегда пребывали в Церк­ви Православной. Наименование «имябожники» - отменяется.

2. Оставить все священнические и монашеские звания.

3. Предоставить скит «Пицунда».

4. Вознаградить изгнанных монахов из сумм тех обителей, которые их изгнали⁷³.

Результатом разбирательства Московской Синодальной кон­торы стал оправдательный приговор⁷⁴. «Суд пришел к заключе­нию, что в нас нет того состава преступления, за которое Свя­тейший Синод предал нас церковному суду... - писал позже отец Антоний, - и из этого заключил, что мы неповинны в при­писанном нам было обожествлении самого тварного имени, взя­того в отвлечении от Самого Бога, и, следовательно, что нет для нас оснований отлагаться от церковного общения с иерархией... и иерархии нет оснований лишать нас ради нашего боголепного почитания Имени Божия причастия Святых Тайн и Священнослужения»⁷⁵.

Святейший Синод заслушал донесение Московской сино­дальной конторы от 8 мая 1914 года за №1443 на заседании, со­стоявшемся 10 мая и, несмотря на давление императора, не со­гласился утвердить его. Часть афонских иноков постановлением Синода № 4136 от 10-24 мая 1914 года была поручена епископу Модесту с помещением в Московском Покровском монастыре и разрешением им рясоношения в монастырях (с сохранением за­прета священнослужения и участия в Таинствах). Об иеросхимонахе Антонии и архимандрите Давиде было постановлено иметь особое суждение. В то же время, Синодальной конторе и преосвященному Модесту было поручено «приводить увещаемых иноков к сознанию, что учение имябожников, прописанное в сочинениях иеросхимонаха Антония (Булатовича) и его после­дователей, осуждено Святейшим Патриархом и Синодом Кон­стантинопольской Церкви и Святейшим Синодом Церкви Российской и что, оказывая снисхождение к немощам заблуждаю­щихся, Святейший Синод не изменяет прежнего своего сужде­ния о самом заблуждении»⁷⁶.

Указанное определение Святейшего Синода не было опубли­ковано и имяславцы пребывали в полной уверенности в том, что Синод своим постановлением оправдал их упование на имя Божие. Тем более, что в их руки попало письмо епископа Модеста к издателю журнала «Дым Отечества» А. Л. Гарязину следую­щего содержания: «Благодарение Господу Богу, все иноки-имяславцы оказались истинными чадами Церкви. Отец Антоний и виденные мною иноки Афонские назначены в число братии Знаменского монастыря. Употреблю все усилия, чтобы они ос­тались пребыванием своим довольны... Разность мнений не должна мешать единению и любви. Так было прежде (школы Антиохийскаая, Александрийская и другие), когда допускалось существование в Церкви мнений, которые потом Собором или объявлялись догматом или отвергались»⁷⁷. Спеша воссоединить­ся с Синодом, афонские иноки в своем Заявлении от 18 мая на имя митрополита Макария благодарили за снятие обвинения в ереси, и брали обратно заявление об отложении. Но все же слухи об истинном положении дел доходили до монахов, и они обратились к епископу Модесту с письменной просьбой сооб­щить им действительное синодальное решение их участи. Отец Антоний непосредственно от обер-прокурора Саблера получил формальную выписку из постановления Святейшего Синода, «содержащую урезанный текст этого определения с искажением смысла его в обратный, оправдательный для учения имябожников»⁷⁸. Узнав в 1918 году от своих противников о полной форме Указа, отец Антоний в Заявлении на имя Патриарха и Святей­шего Синода писал: «Если бы эта оговорка не была бы от нас скрыта, то едва ли бы мы решились возвратиться к церковному общению»⁷⁹.

Тем не менее, раскол был временно преодолен, и иноки вер­нулись к общению с церковной властью. Широкой огласки ре­шение Суда Синодальной конторы не получило. Епархиальные священники продолжали руководствоваться указом Святейшего Синода от 29 августа 1913 года, не допуская подозреваемых в «имябожничестве» ко Святому Причастию и лишая возможности участия в других Таинствах без письменного отречения от ереси.

Осенью того же года митрополит Макарий, заручившись со­гласием обер-прокурора и митрополита Петербургского Влади­мира, снял на время войны наложенные Синодом запрещения, разрешив имевшим сан монахам священнослужение с зачисле­нием всех, за исключением архимандрита Давида и иеромонаха Пахомия, в действующую армию.

Иеросхимонах Антоний после многих ходатайств перед цер­ковными властями был назначен священником в 16-й отряд Красного Креста, находившийся на передовых позициях. В тече­ние трех фронтовых лет он безвозмездно служил Божественную литургию и во время боев под огнем, и во время походов, делая это по благословению святого праведного Иоанна Кронштадт­ского ежедневно. На фронте отец Антоний был награжден бое­вым орденом Владимира III степени с мечами за то, что собст­венным примером поднял солдат в атаку. Страдая болезнью глаз, перенеся на Карпатах возвратный тиф, отец Антоний в те­чение войны окончательно подорвал здоровье и почти ослеп.

В Москву он смог вернуться при помощи одного из афон­ских иноков только в феврале 1918 года без малейших средств к существованию. Обратившись к Патриарху Московскому святи­телю Тихону с просьбой о поселении в обители, отец Антоний был приписан к Покровскому монастырю без разрешения священнослужения, что для него стало сильнейшим ударом. Мно­гочисленные обращения отца Антония к Святейшему Патриарху и Священному Синоду остались без ответа, более того, запре­щению подверглись и другие иноки Покровского монастыря, мирно проживавшие там во время войны.

К моменту возвращения отца Антония началась вторая сес­сия Всероссийского Поместного Собора 1917-1918 годов. Со­бор вынес вопрос о почитании имени Божиего в отдельную сек­цию под председательством архиепископа Феофана Полтавского (Быстрова), образовавшуюся при Миссионерском Отделе, в ра­боте секции принимали участие архимандрит Гурий (Егоров), архимандрит Моисей, Е. Н. и Г. Н. Трубецкие, С. Н. Булгаков, Л. 3. Кунцевич, П. Б. Мансуров и другие. Секретарем подотдела назначен активный борец с имяславием В. И. Зеленцов⁸⁰. Под­отделу удалось провести лишь три заседания - 1.12.1917, 8.12.1917 и 26.03.1918. На втором из них был составлен план работы подотдела и определены темы докладов и докладчики.

В дни своей работы Поместный Собор получил Обращение иноков-имяславцев, в котором монахи защищали свое упование на имя Христово и призывали Собор провести объективный суд. Но столь насущный вопрос так и не был рассмотрен, частично из-за усиливавшегося с каждым днем большевистского террора, а частично вследствие того, что «Собор, в подавляющем боль­шинстве своих членов был так далек от существа вопроса, так мало заинтересован в нем, что просто сдал его в подкомиссию, чтобы спихнуть со своих плеч эту... неприятную мелочь... Если бы члены Собора разумели хоть сколько-нибудь внутреннюю значительность афонского спора, они не отнеслись бы к нему с таким постыдным равнодушием», - писал М. А. Новоселов⁸¹ в открытом письме к одному из членов Высшего Церковного Со­вета⁸². В ноябре 1918 года отец Антоний, видя безрезультат­ность всех обращений, направляет Святейшему Патриарху Ти­хону и Священному Синоду заявление о своем «отложении от духовного общения с церковною властью ради исповедания им боголепности почитания Имени Господня». Говоря о событиях, предшествовавших заявлению об отложении, отец Антоний опи­сывает нерадостную картину жизни имяславцев Покровского монастыря в 1918 году: «Покровский монастырь... подвергся ре­квизиции для военных надобностей: иноков выдворили из келий, кухня прекратила своё существование, хлеб тоже почти не вы­давался, изредка выдавалось лишь по восьмушке фунта, и я был поставлен в необходимость покупать на личные средства своё пропитание, но таковых у меня не было. Бедственное матери­альное положение и духовная скорбь по поводу продолжающей­ся на мне безвинно тяготеть духовной кары, вынудили меня снова (в сентябре сего года) подать прошение Святейшему Пат­риарху, и просить, в виду того, что секция Собора, которая должна была меня вызвать и допросить о моем уповании перед Священным Синодом, и убедившись в моей православности, разрешить священнослужение»⁸³. Но одновременно с этим про­шением отца Антония в Синод поступила докладная записка В. И. Зеленцова, где миссионер говорил об активном распро­странении «имябожнической» смуты по России и требовал ли­шить церковного общения нераскаявшихся еретиков. Синод прислушался к мнению Зеленцова и в октябре 1918 года издал указ, которым прекращал действие разрешения Синода священнослужения изгнанным с Афона имяславцам. По мнению Сино­да, решение Синодальной конторы 1914 года касалось только отдельных лиц, а не общего правила принятия «имябожников» в церковное общение. Прошение отца Антония Священный Синод счёл не заслуживающим удовлетворения до тех пор, пока он не прекратит «оказывать непослушание церковной власти и рас­пространять свои осуждаемые церковной иерархией умствова­ния к соблазну Церкви»⁸⁴. Возвращение к церковному общению имяславцам могло быть позволено только после письменного «отречения от имябожничества и по изъявлении своего подчи­нения Церкви»⁸⁵, т.е. признания основных тезисов синодального послания от 18 мая 1913 года, которые по убеждению бывших афонских иноков «явно не согласны с учением святой Церкви о Имени Божием»⁸⁶. Само дело об учении «имябожников» переда­но Собору для рассмотрения и вынесения церковного вердикта. Постановление от 8-12 октября 1918 года было подписано шестью иерархами: Патриархом Тихоном, митрополитом Агафангелом, митрополитом Арсением, митрополитом Сергием, архиепи­скопом Евсевием, архиепископом Михаилом.

За три года безупречного служения на фронте отец Антоний позволил себе говорить об официально не принятом иерархией имяславии только среди лиц, которые должны были вскоре вы­нести решение о православности его упования на имя Божие. Его объемные сочинения, издаваемые малым тиражом, не были пригодны для распространения среди широкой публики и при­хожан. Он смиренно ждал соборного решения, ходатайствуя о скорейшем разборе имяславского вопроса. Но работа имяслав-ской подкомиссии Поместного собора так и не была завершена, а Патриарх с Синодом остались верны точке зрения Святейшего Синода 1913 года.

Отец Антоний искренне считал, что те бедствия, которые постигли Российскую империю в двадцатом веке, стали прямым следствием имяборческого движения, явившимся признаком по­всеместного отхода россиян от основ православной веры. В уже упомянутом письме к императору Николаю II от 25 марта 1914 года отец Антоний писал: «...еще есть время удержать Россию от тех бедствий, на которые наталкивают ее последние действия Святейшего Синода. Ныне ещё есть возможность бесстрастно разрешить вопрос об Имени Божием». Но, по словам отца Антония, государь «не возымел мужества пойти в этом деле в разрез с верховными синодалами... ограничившись лишь слабыми по­лумерами, и добившись лишь некоторого послабления в церков­ном гонении против - "имябожников", - оставил в официаль­ном похулении державное и зиждительное Имя Господне»⁸⁷. Во втором письме к государю, датированным 7 октября 1916 года, отец Антоний приводил явные свидетельства гнева Божиего на хулителей Его имени: «Вспомните... совпадения: поражение треть­ей армии совпало с тем моментом, когда Вы изволили удостоить особо милостивой грамотой архиепископа Антония Харьковско­го, и затем, дивное дело, противник остановился тогда, когда взял Почаевскую Лавру, ту самую Лавру, из которой раздались первые хулы архиепископа Антония Харьковского на Имя Гос­подне, ибо там впервые были напечатаны... мерзкие о Имени Господнем слова...