–«Какой ты церкви: Византийской, или Римской, Антиохийской, Александрийской, или Иерусалимской? Ибо все эти церкви с подчиненными им областями находятся в единении. Посему, если и ты принадлежишь к кафолической церкви, то немедленно вступи в общение с нами, – если только не желаешь подвергнуться тяжкому изгнанию и испытать то, чего не ожидаешь». На это праведный муж весьма разумно ответил им:

– «Христос Господь назвал кафолическою церковию ту, которая содержит истинное и спасительное исповедание веры. За это исповедание он и Петра назвал блаженным и на нем обещал основать вселенскую церковь» (Мф. 16,17,18)[1]. Однако я хочу узнать содержание вашего исповедания, на основании которого все церкви, как вы говорите, вступили в общение. Если оно не противно истине, то и я не отступлю от него».

Послы ответили ему:

– «Хотя нам и не поручено говорить с тобою об этом, однако – скажем. Мы исповедуем во Христе два действия по причине различия естеств и одно действие вследствие соединения обоих естеств в одном Лице».

Святой сказал на это:

– «Если вы говорите о двух действиях, то они сделались единым действием вследствие соединения естеств в одном Лице, то значит, кроме тех двух действий, вы признаете еще новое, третье действие, слиянное, или Богочеловеческое».

– «Нет, – ответили послы, – мы признаем два действия, а говорим об одном по причине соединения их».

Святой возразил на это:

– «Вы сами создаете себе шаткую веру и исповедуете, что Бог может существовать, не имея бытия. Ибо, если вы сольете два действия в одно, по причине соединения естеств в одном Лице, и затем разделите единое действие на два, по причине различия естеств, тогда не будет ни единства, ни двойства действий, так как двойство единением и единство раздвоением взаимно исключаются; мало того, эти ухищрения делают совершенно недействительными то, в чем пребывают действия (т. е. Богочеловечество), – даже вовсе устраняют его, как не имеющее свойственного ему по природе такого обнаружения, которое не могло бы быть ни отнятым у естества, ни измененным. В противном случае естество, как не проявляющее себя в сродных ему действиях, по разумению святых отцов, лишилось бы всего бытия[2]. Но этого я признать не могу, и не научился от святых отцов так веровать. Вы же, как имеющие власть, делайте со мною, что вам угодно».

Они, не зная, что возразить на это, сказали, что неповинующийся им должен подлежать анафеме и принять положенную ему смерть[3]. Святой кротко и смиренно отвечал:

– «Да совершится на мне воля Божия во славу святаго имени Его».

Тогда послы отправились к патриарху и передали все, сказанное преподобным.

Царь посоветовавшись с патриархом, как некогда Пилат с иудеями, осудил святого на изгнание в небольшой городок во Фракии, по имени Визию[4]. Ученика его Анастасия послали в заточение на далекую окраину Греческого царства, в одно весьма суровое место, называемое на врварском языке Перверою[5]. Другого ученика преподобного, также Анастасия, бывшего некогда в Риме апокрисиарием, который впоследствии написал житие преподобного Максима, сослали а Месемврию, город на востоке Фракии, на берегу Черного моря.

В это же время был привезен в Царь–град блаженный Мартин, папа Римский, и после многих страданий сослан в заточение в Херсонес[6]. Еще ранее его ссылки, когда он еще находился в Константинополе, умер Павел, патриарх константинопольский. После него был поставлен патриархом упомянутый выше Пирр[7], но и тот, спустя четыре месяца, скончался. На патриарший престол вступил Петр[8], упорный последователь той же монофелитской ереси.

Прошло много времени, и снова были посланы от имени царя и патриарха Петра к святому Максиму почтенные мужи: Феодосий, епископ Кесари Вифинской[9] и два консула – Павел и Феодосий, чтобы обратить его к своему единомыслию. Они употребили к обращению святого много разнообразных способов, то льстя преподобному, то угрожая, то испытуя его в вере, то вопрошая. Когда они явились вместе с Визийским епископом и повелели святому сесть, епископ Феодосий обратился к нему со словами:

– «Как поживаешь, господин, авва Максим?»

Он отвечал:

– «Так, как Господь от века предузнал и предопределил обстоятельства моей жизни, сохраняемой Его промыслом».

Феодосий возразил на это:

– «Как так? Разве Бог от века предузнал и предопределил деяния каждого из нас?»

Святой отвечал:

– «Бог предузнал наши помышления, слова и деяния, которые зависят от нашей воли; предуставил же и предопределил то, что должно случиться с нами, но что находится уже не в нашей власти, а в Его Божественной воле».

Епископ Феодосий спросил:

– «Что же находится в нашей власти и что не в нашей?»

Святой Максим ответил:

– «Все это ты знаешь, господин мой, и, только испытывая меня, раба своего, вопрошаешь».

Епископ сказал на это:

– «Воистину я не знаю этого и хочу уразуметь: какое различие между тем, что состоит в нашей власти и что не состоит, и как одно относится к Божественному предведению, а другое к предопределению?»

Преподобный Максим ответил:

– «Все наши добрые и дурные дела зависят от нашего произволения; не в нашей же власти – наказания и бедствия, случающиеся с нами, а равно и противоположное им. В самом деле, мы не имеем власти над изнуряющей нас болезнью, или над здоровьем, но только над теми условиями, которые причиняют болезнь, или сохраняют здоровье. При этом, как причиною болезни служит невоздержание, а воздержание служит условием доброго здоровья, – так и соблюдение заповедей Божиих служит условием достижения Царства Небесного, а несоблюдение их – причиною ввержения в геенну огненную».

Епископ сказал ему:

– «Зачем ты мучаешь себя этим изгнанием, совершая достойное такого бедствия?»

– «Молю Бога, – ответил святой, – чтобы Он, наказывая меня этим бедствием, простил мне грехи, соделанные преступлением святых Его заповедей».

Епископ возразил на это:

– «Не для испытания ли со многими случаются беды?»

– «Искушаемы бывают святые, – отвечал преподобный, – чтобы обнаружились для всех тайные их добродетели, как это было с Иовом и Иосифом. И подлинно, Иов был искушаем, ради обнаружения никому неизвестного в нем мужества, а Иосиф подвергся напасти, чтобы стали явными его целомудрие и воздержание, соделывающие человека святым. Да и каждый из святых, если не добровольно страдал в этом мире, то страдал для того именно, чтобы попускаемыми ему от Бога бедствиями победить гордого отступника, диавола – змия; самое терпение в каждом святом было следствием искушения».

На это епископ Феодосий сказал:

– «Поистине хорошо и поучительно ты говоришь, и я хотел бы о подобных вещах всегда беседовать с тобою; – но так как я и спутники мои, почтеннейшие патриции, пришли к тебе, несмотря на громадное расстояние, ради другого дела, то просим тебя: прими то, что мы предложим тебе, и доставишь радость всей вселенной».

– «Что именно, господин мой? – спросил святой. – Да и кто я такой, и откуда я, чтобы мое соизволение на ваше предложение могло обрадовать весь мир?»

Епископ сказал:

– «Как непреложны истины Господа моего Иисуса Христа, так и то, что я буду говорить тебе, а равно и сотрудники мои, уважаемые патриции, – мы слышали непосредственно от нашего патриарха и благочестивого царя».

– «Скажите же, господа мои, – ответил святой Максим, – чего вы хотите, и что вы слышали?»

Тогда Феодосий говорит:

– «Император и патриарх, прежде всего, желают узнать от тебя: почему ты удаляешься от общения с Константинопольским престолом?»

Святой Максим ответил:

– «Вы знаете нововведения, принятые шестого индикта истекшего круга[10]. Они начались в Александрии чрез обнародование Киром, бывшим там патриархом, девяти глав, одобренных и утвержденных Константинопольским престолом. Были и иные изменения и дополнения (экфесис и типос), искажающие соборные определения. Эти нововведения были сделаны первыми представителями Византийской церкви – Сергием, Пирром и Павлом – и известны всем церквам. Вот причина, по которой я, раб ваш, не вступаю в общение с Константинопольскою церковью. Пусть будут уничтожены в Церкви эти соблазны, введенные упомянутыми выше мужами, – пусть будут устранены введшие их и – очистится путь спасения от преград, и вы пойдете тогда гладким путем Евангелия, очищенным от всякой ереси! Когда же я увижу Константнопольскую церковь таковою, какою она была прежде, тогда я и обращусь к ней, как был и раньше ея сыном, и вступлю в общение с нею без всякого увещания человеческого. Пока же в ней будут еретические соблазны и еретики архиереи, никакое слово, или дело, не убедит меня, чтобы я когда–либо вступил в общение с ними».

– «Но что же худого, – спросил епископ Феодосий, – в нашем исповедании, что ты не хочешь иметь общения с нами?»

Святой Максим ответил:

— «Вы исповедуете, что было одно действие у Божества и человечества Спасителя,—между темъ, если доверять святымъ отцамъ, утверждающимъ, что у кого есть одно действие, у того и естество одно, то вы исповедуете Святую Троицу, не какъ Троицу, а какъ четверицу, какъ будто воплощение было единосущнымъ Слову и отступило отъ тожества съ человеческимъ естествомъ, которое есть у насъ и было у Пречистой Девы Богородицы; по отступлении же отъ сродного человеку тожества, какъ будто образовалась новая сущность, единосущная Слову въ той же мере, въ какой Слово единосущно Отцу и Духу; такимъ образомъ является уже не Троица, а четверица. Равным образомъ, когда вы отрицаете действия, и утверждаете, что у Божества и человечества Христова была одна воля, вы ума­ляете свободную самодеятельность Его въ делании добра. Ибо если то и другое естество не имеетъ собственного, присущего ему, действия, то если и захочетъ кому–либо благодетельствовать, не сможетъ этого, такъ какъ у него отнята способность къ деланию добра. Ведь, безъ способности действовать и безъ свойственнаго естеству действия, никакая вещь не можетъ что–либо произвести, или сделать. Съ другой стороны, признавая вочеловечение Христа, вы исповедуете одну волю въ двухъ естествахъ, но темъ самымъ вы признаете, что и плоть Его, по своей воле, была создательницею всехъ вековъ и всей твари, совокупно со Отцем, и Сыномъ, и Святымъ Духомъ; между темъ, по естеству, она сама создана. Или лучше сказать: плоть по своей воле безначальна,—ибо воля Божия безначальна, какъ и Божество не имеетъ начала,—а по естеству своему плоть создана во времени. Но такъ исповедывать не только безумно, а и безбожно, ибо вы не просто говорите объ одной только воле во Христе, но называете ее Божественною, а у Божественной воли не можетъ предполагаться ни начала, ни конца, какъ и у Самого Божества. Вы отнимаете также у Христа Господа все обнаружения и свойства, по которымъ познается Его Божество и человечество, когда экфесисомъ и типосом требуете не говорить ни объ одной, ни о двухъ воляхъ въ Немъ, ни о действияхъ Его. Эта воля не едина, потому что вы разделяете ее на две самымъ подчинениемъ человеческой воли Божественной; ихъ и не две, потому что вы сливаете ихъ въ едину».

Когда снятой Максимъ говорилъ это и многое другое, о чемъ подробно сообщаетъ ученикъ его Анастасий, Феодосий и патриции начали сознавать свое заблуждение. Однако, епископъ сказалъ:

– «Прими, написанный царемъ типосъ, не какъ положительный догматъ веры, но какъ способъ решения сомнительныхъ вопросовъ. Онъ и написалъ не въ смысле законодательства, а въ смысле истолкования. веры».

Святой Максимъ отвечалъ:

—«Если типосъ не есть положительный законъ, утверждающей, единство воли и действия Господа нашего, то зачемъ вы сослали меня въ страну варваровъ и неведущихъ Бога язычниковъ? за что я осужденъ оставаться здесь въ Визии? за что сотрудники мои изгнаны: одинъ въ Перверу, а другой въ Месемврию?»

Когда затемъ вспомнили о томъ поместном соборе, который былъ созванъ въ Риме блаженнымъ папою Мартиномъ для осуждения монофелитовъ, епископъ Феодосий сказалъ:

—«Не имеетъ значения этотъ соборъ, потому что онъ былъ созванъ не по царскому повелению».

Преподобный ответилъ:

—«Если утверждаются только постановления соборовъ, созываемыхъ по царскому повелению, то не можетъ быть православ­ной веры. Вспомните о соборахъ, созываемыхъ по царскому повелению противъ единосущия, на которыхъ установлено богохуль­ное учение, что Сынъ Божий не единосущенъ Богу Отцу. Таковые соборы: первый въ Тире, второй—въ Антиохии, третий въ Селевкии, четвертый въ Константинополе при Евдоксии арианине, пятый въ Никеее, шестой въ Сирмии, а спустя много времени—седьмой в Ефесе подъ председательствомъ Диоскора. Все эти соборы созывались по царскимъ повелениям; однако, все они отвергнуты и преданы анафеме, такъ какъ на нихъ были составлены вероопределения безбожные и богопротивные. Притомъ, почему вы не, отвергаете того собора, который осудилъ Павла Самосатского и предалъ его анафеме? Ведь, во главе этого собора стояли: Дионисий, папа Римский, Дионисий Александрийский и Григорий Чудотворецъ, который и председательствовалъ на этомъ соборе. Этотъ соборъ происходилъ безъ парского повеления; однако, онъ, твердъ и неопровержимъ. Православная Церковь признаетъ истин­ными и святыми только те соборы, на которыхъ установлены истинные и непреложные догматы. И подлинно, какъ знаетъ это и твоя святость, и других поучает тому же, каноны повелевают – в каждой христианской стране созывать поместные соборы дважды въ годъ—какъ для защищения спасительной веры нашей, такъ и для исправления того, что требуетъ исправления; однако, церковные правила не говорятъ о царскихъ повелениях».

После продолжительной беседы и упорного спора съ обеихъ сторонъ, уста преподобного Максима исполнились божественной мудрости и красноречия, и языкъ его, движимый Святымъ Духомъ, одолелъ противниковъ. Последние долго сидели молча, склонивъ головы и опустивъ глаза. Затемъ они умилились и начали пла­кать, после чего встали и поклонились святому, равно какъ и онъ имъ. После совместной молитвы, они съ радостью согласи­лись съ истиннымъ учениемъ святого Максима и съ любовью при­няли это учение, при чемъ и сами обещали веровать согласно съ нимъ и царя надеялись убедить къ тому же. Для подтверждения же своего обещания, они облобызали Божественное Евангелие, честный крестъ и святые иконы Спасителя и Пресвятой Богоро­дицы. Затемъ, побеседовавъ достаточно о полезныхъ для души вещахъ, они дали другъ другу целование о Господе и, пожелавъ взаимно мира, возвратились—епископъ Феодосий и патриции—въ Византию. Когда они изложили царю все сказанное и сделанное, царь сильно разгневался. Тогда Феодосий и оба патриция, убояв­шись царского гнева, снова обратились къ ереси. Затемъ опять былъ посланъ въ Византию патриций Павелъ съ поручениемъ доставить преподобного Максима въ Константинополь, однако—съ почетомъ. Когда святой Максимъ былъ привезенъ, ему повелено было жить въ монастыре святого Феодора[11].