Глава 23.

Повесть схимонаха о. Герасима (Тишевского), избитого в 1913 году воинской силой под командованием начальника карательного Афонского отряда архиеп. Никона, члена Святейшего Синода,

По слабости моего здоровья не стану много объяснять, надеюсь, что из наших изгнанников найдутся, которые выяснят все подробности, я же, насколько мне Господь поможет, хочу рассказать о ужасном событии небывалого в истории православной Церкви.

Июня 5–го, 1913 года, пришел из Константинополя на Афон Посольский военный пароход «Донец», и остановился у бочки, возле монастыря Великомученика и Целителя Пантелеимона, на котором прибыла комиссия: член святейшего Синода архиеп. Никон, с ним профессор Троицкий, и константинопольские русские чиновники, консул Шебунин, посольский секретарь Серафимов и секретарь Солунского консула Щербина. Они немедля выехали на берег и проследовали в монастырь. Им была сделана обычная встреча, затем они в скорости возвратились на пароход.

На другой день архиеп. Никон пригласил к себе на пароход для беседы имяславцев, не более 4–х человек, а поехало 8 человек, во главе с о.Иринеем (Цуриковым). Подойдя к архиепископу Никону, сделали ему земной поклон и встали под благословение. Но он сказал: вас нельзя благословлять. И не преподал им свое благословение. (Это называется, прямо «обухом в лоб»). Поэтому, иноки потеряли к нему уважение и расположение и беседа у них шла уже, так сказать, неправильная. С первого дня оказалось, что это судьи одной стороны. Когда узнали имяславцы, что архиеп. Никон не благословил наших представителей на пароходе, то при встрече с ним не стали подходить к нему под благословение. Архип. Никон в своем докладе св. Синоду пишет: имяславцы, при встрече со мной не подходили ко мне под благословение; однако он не сказал причину, почему не подходили, потому что он сам дал повод к этому, но об этом он умолчал и не объяснил св. Синоду.

Потом стали приглашать монахов в Гостинную для подписки под новым синодским постановлением от 18 мая 1913 г., с принуждением и угрозами, но от подписки мы отказались. После того они хотели было взять на пароход нашего уполномоченного от имяславцев о.Иринея (Цурикова) и еще несколько человек, но мы заявили: если вы хотите их брать, то берите нас всех, потому что мы единомысленны с ним. Потом они для большей энергии, потребовали из Константинополя русских солдат 120 человек, которые находились там на броненосце по случаю военного времени, для охраны Посольства. Солдаты помещались в монастыре в рухальне. Из монастыря сделали им казарму. Солдаты занимали 18 постов, по важным учреждениям, для большего значения, чтобы возложить более лжи и клеветы, на нас, бедных и беззащитных монахов.

Для нас недоступно было послать письмо или телеграмму в Россию, все почтовые и телеграфные учреждения были под контролем. От нас не принимались ни устные, ни письменные объяснения. Мы на пароходе подали консулу письменное объяснение, но он не только не стал читать, а даже порвал и выбросил.

В феврале месяце того же 1913 года приехал на Афон Синодальный миссионер Игумен о. Арсений и остановился в Андреевском Скиту. За имяборчество подписалось всего 300 человек, а в Пантелеимоновском монастыре 960 человек. Игумен наш увидел, что их сторона намного меньше нашей, послал по горе своих имяборцев собирать подписи от иеромонахов и монахов (пустынников), а кто не подпишется, тому не будут выдавать череков (45 коп. в неделю) и сухарей. На Афоне в Пантелеимоновском монастыре покойными старцами – духовником иеросхимонахом Иеронимом и игуменом архимандритом Макарием установлено было каждую неделю выдавать в Порте (св. ворота) бедным пустынникам, по череку, мерку сухарей, старую одежду и обувь. Итак, начальство незаконно, не обительскими лицами дополнили достаточное число к имяборцам и присудили нас к изгнанию. Все начальство, как приезжее, так и монастырское отложили в сторону все, о чем было несогласие между братией в вопросе о Имени Божием, и взялись измышлять всевозможную ложь и клевету на нас. Иеромонах Кирик три месяца мотался по городу Константинополю, подготовляя начальство; о нас по телеграфу и письменно сообщали в Константинополь послу Гирсу разные небылицы, измышляли все новые и новые нелепости, клеветали на нас, будто бы мы бунтовщики и революционеры, хотим облить керосином Ризницу и Рухальню и поджечь их, водопроводы разломать, кассу разбить и ограбить, игумена за Порту вывести и прочие нелепости. О, ложь ты, окаянная ложь! какой же верх ты взяла! какой хозяин будет жечь свой дом, или же наносить какой-либо ущерб своему имуществу, что же мы наемники были, что ли? Мы были такие же сыновья Обители, как и они –игумен, наместник и прочие; мы их избрали и почтили саном, а они нас отблагодарили ложью да клеветою, а потом водою, штыками и прикладами, а затем и из монастыря изгнали. И под таким истязанием и гнетом мы находились четыре недели, день и ночь трепетали, все ожидали решения нашей участи.

Июля 1–го был прислан за нами пароход Добровольного флота «Херсон». Июля 3–го, мы узнали, что хотят как-то порешить судьбу нашу, и мы собрались возле келии о.Иринея, в широком и просторном Коридоре, в прачечном корпусе на 5–м этаже, против просфорни около 500 человек. К нам пришел консул и говорит: отцы, собирайте свои вещи и идите на пароход. Мы говорим: чего ради оставлять нам самовольно свою Обитель и идти на пароход? Он сказал: вот вам два часа сроку и ушел. Так и случилось: через два часа, приходят офицер с солдатами и с ружьями, остановились в Коридоре возле просфорной двери против нас, и по команде офицера стали заряжать ружья, чтобы стрелять в нас. Видя неминуемую смерть, мы стали одеваться в полное монашеское одеяние и готовились к смерти: в одну руку взяли одни св. Икону, другие Крест, в другую руку четки, и стали молиться по четкам попеременно: Спасителю, Божией Матери, св. Арх. Михаилу, св. великомученику и исцелителю Пантелеимону и прочим святым. Солдаты с офицером увидев что мы молимся, ружья поставили и поснимали фуражки, потом опять понадевали и стояли вольно, а мы все молились, и так прошло два часа. Потом приходит Консул и говорит: отцы, оставляйте молитвы, собирайте свои вещи и идите на пароход, вот вам четверть часа сроку и ушел. Мы ему на это ничего не ответили. Через ¼ часа из парохода «Донец» пришли матросы, и в просфорном коридоре достали из ящика шланг, подключили к водопроводным пожарным трубам и пустили на нас воду. Мы стояли неподвижно под холодной струей воды целый час. А с другого шланга с монастырского двора лили по Портарейкам. Потом, по команде офицера, бросились солдаты на монахов и стали нас бить прикладами и штыками. Впереди стоял иеросхимонах Николай в эпитрахили и держал в руках большую икону Божией Матери в киоте, солдаты вырвали из его рук икону, штыками разбили ее, и бросили на пол в грязь и воду, сорвали с него эпитрахиль и бросили также на пол в воду, а его самого избили до полусмерти; так поступали и с другими: Иконы, Кресты, и бывшие у некоторых Царские Портреты вырывали из рук, разбивали штыками и бросали на пол, и самих иноков били штыками и прикладами, где попало, а более всего по голове. Вот зрелище было, и описать его трудно, крик, визг, вода шумит, солдаты делают свое, а матросы свое, льют и бьют. Если бы был в то время посторонний человек с прямой совестью, то какую бы он мог написать историю, об этом небывалом в мире действии с бедными и беззащитными монахами; да еще от кого? не от турок, или греков, а от войск русской армии и от «приснопамятного» архиерея Никона.

Ради справедливого выяснения, а не ради похвалы, расскажу, то, что и я испытал на себе. Мокрый с головы до ног, я уже стал труситься от холода, зашел в коридорчик, выходящий на портарейку, прислонился головой к стене и стою, закрыв глаза; в правой руке держал Крест, а в левой четки; вдруг, напали на меня сзади три солдата, один ударил меня по спине прикладом, я оглянулся назад, а другой ударил по голове, камилавка моя с наметкой где–то полетела, более и не видел ее; третий ударил по левой щеке; я очутился лежащим на полу, кровь лилась с щеки; защищаясь я поднял левую руку а солдат ударил по руке стволом ружья, с руки пошла кровь; потом как рванет крест у меня из руки и со всей силой его бросил на пол; я лежа смотрю вверх – все трое подняли надо мною ружья, мысль у меня пробежала: пропал Герасим, они так постояли немного и отошли от меня; я немного по лежал, смотрю никого нет, только вода шумит, тогда я поднялся и пошел в большой коридор чтобы по лестнице идти вниз, а оттуда два солдата прямо к моей груди наставили штыки, тогда я назад, на портарейку, на балкон, смотрю там сидит о.Куарт, раньше 30 лет безсменно бывший капитаном парохода, весь в крови и глаз не видать, я, от слабости и от испуга лег возле него, все у меня дрожит, а со двора льют на нас воду, но, думаем себе, вода не штыки, пусть льют; вдруг, прибегает к нам молодой офицер, родом болгарин, в руках держит револьвер, и кричит: «на низ свини!, перебью вас, так–переэтак! (прямо по матерному). Тогда мы направились в коридор; смотрю, а там где меня солдаты били, сидит монах и держит мой Крест, я ему сказал: отец, это мой Крест, и взял у него свой Крест, он так и остался сидящим, тоже оглаушили его хорошо; в Коридоре матрос из шланга пустил струю воды прямо мне в глаза, а когда я прошел, он пустил воду в мой затылок, я едва удержался на ногах; смотрю возле лестницы, где стоят солдаты мимо которых нас гнали вниз, плавают в воде три монашеских шапки, я взял одну шапку с водою и надел на себя, – эти шапки солдаты посбивали с монахов штыками и прикладами. Промежду штыками спустились мы по лестницам во двор монастырский и прошли до порты (св.Ворота), там закричал на меня солдат: «положи Крест!», я положил на заваленке возле Дохиарни, там была уже большая куча святых Икон и Крестов, так, что из заваленки падали на землю, все это поотбирали у выходящих монахов. Среди Порты стоял консульский кавас турок в красной эфеске, он осматривал каждого монаха на груди и шеи, кто имел св. Иконы или крестики, то снимал их, – вот до чего допустили, иноверцу прикасаться скверными и нечистыми руками к святыне. Внутри монастыря возле св. Ворот стоял один пулемет, а другой за воротами. Консул стоял за Портой и благодарил солдат: благодарю ребята! Солдаты отвечали: рады стараться! Это за то, что братской кровью, обагрили св. Обитель; кстати, и наместник был именинник в тот день – Иакинф. И так погнали нас промежду штыками на пристань, вот там то зрелище когда мы сошлись, ужасу подобное: мокрые с головы до ног, окровавленные; у некоторых старцев седые волосы, облитые кровью, многие без шапок, избитые, измятые, все это происходило не от чужих, а от своих; вот картина была бы, только бы посмотреть! Затем нас пароходными лодками повезли и посадили на монастырский пароход «Херсон», который стоял на парах вблизи парохода «Донец». Нас всех поместили в двух трюмах, а человек восемь взяли отдельно под строгую охрану и на люках поставили часовых. Если требовалось по надобности выйти, по пол часа приходилось стоять на лестнице в очереди, сколько с одной стороны зайдет в трюм, столько с другой стороны выпустят. Сейчас же из парохода «Донец», приехал на пароход «Херсон» доктор с фельдшером, вызвали всех раненых из трюма на палубу, доктор осмотрел их очень внимательно, и записал каждого имя, фамилию и состояние раны, сделали всем перевязку и уехали. На другой день доктор парохода «Херсон», также записал всех тяжело раненых, которых было свыше 50 человек, перевязки делал каждый день по утру, до самой Одессы.

Значение ран: монаха о. Куарта: солдат ударил штыком по лбу, перерубил афонскую суконную шапку, и разрубил ему лоб так, что на пароходе его сшивали ниткой. Схимонаха о.Исаакия, солдат ударил прикладом по затылку, и очень сильно разбил ему затылок, так что на пароходе сшивали. Иеродиакона Никона, солдат ударил штыком в голову, пробил верхушку шапки и ранил ему голову, так что и в Одессе делали ему перевязку. Монаха о. Феодора, солдат штыком ударил с боку головы, пробил вдвойне суконную шапку, навылет, т.е. спереди и сзади и ранил ему голову очень сильно. Монаха о. Горгония, солдат ударил штыком прямо против сердца и ранил очень сериозно. Монаха о. Мелетия, матрос железным ключем, в руку толщины, которым открывают водопроводные пожарные краны, со всего размаху ударил по щеке так сильно, что ему и рот перекосило, чуть голова не слетела, и щека очень сильно была опухшая. Схимонаха о.Прохора, солдаты прикладами голову разбили, так сильно, что весь был облит кровью, и его избили до полусмерти, без чувств оставили его в Коридоре лежащим в воде и грязи, он полежав, очнулся и сам пришел на пристань. Схимонаху о. Валенту, солдаты прикладами побили бока, так, что во многих местах синяки были; а также и прочих, многих, били по голове, по спине, по бокам и где попало, а некоторых бросали по лестницам, как снопы. О числе раненых и значении ран, могут засвидетельствовать доктора пароходов: «Донец» и «Херсон», а не так, как Архиеп. Никон пишет в своем докладе св. Синоду: когда обливали водой, то от бьющейся струи защищались досками и Иконами, то конечно без этого не обошлось, человек 25 оцарапались ими, которым наш судовой доктор сделал перевязки, а через 2 – 3 дня перевязки были сняты; почему же он не сказал, что солдаты били штыками да прикладами, а перевязки у некоторых поснимали лишь через 2 – 3 недели в Одессе, а знаки остались даже до смерти.

По отправке нас на пароход «Херсон» все начальство с солдатами и архиеп. Никон отправились в Андреевский Скит; Андреевские монахи заявили начальству, что они согласны без всякого сопротивления, уехать, но, только чтобы архиеп. Никона не видеть и дать им время убрать свои вещи, им сделали это снисхождение. Архиеп. Никон уехал на Карею и находился на Пантелеимоновском Кунаке (подворье). Из Андреевского Скита, начальство сообщило на пароход «Донец», что Андреевские иноки без сопротивления согласились уехать, тогда пароход «Донец» разукрасился флагами и салютовал из пушек, торжествуя победу над монахами, о разорении 2–х русских Обителей на св. Афонской Горе. Если бы так поступили турки, или греки, то не так было бы обидно, а то, ведь, свои соотечественники, свои, и своих же. Турки и то не арестовывали в полном монашеском облачении, а наши не только арестовали, но несколько человек даже до смерти побили, – а скольких тяжело ранили и зашибли!

В 1874 – 1875 годах, греки, было, согласились всех русских монахов выгнать из Афона, вот они и начали с русского Пантелеимоновского монастыря. В то время в Константинополь послан был блаженной памяти покойный Граф Николай Павлович Игнатьев, он стоял за русских и защищал их до тех пор, пока русский Пантелеимонов монастырь, бывший под управлением греков, перешел в русские руки. А этот Посол (похоже, осел) Гирс с архиепископом, (похоже, епискотом) Никоном – Увы! – разорили две Обители, разогнали 1000 душ монахов и утешили греков, которым нужно было тысячи потерять, и сотни лет ожидать, но такого случая не дождаться, каким утешили их наши власти – светские и духовные – посол Гирс и архиеп. Никон.

На другой день, приехали к нам на пароход «Херсон»: Серафимов и Щербина, они спрашивали каждого монаха номер келлии, записали и прислали келейные вещи, но не удовлетворительно, кому на половину, а кому одно старье.

После сего они вздумали еще одно лукавство, под видом милосердия: приехали к нам на пароход консул и Наместник; консул прошел по палубе и оповестил всем: отцы, идите и получите, монастырь предлагает вам свое вспомоществование: кто прожил в монастыре до 15 лет, тому 25 руб., а кто 20 лет, тому 50 руб., а кто свыше 20 лет, тому 100 руб. возмите и распишитесь. Вот хорошее пособие, есть такие, которые прожили в монастыре: 30, 35 и более 40 лет, так вот, получи 100 рублей и распишись, что ты мне не должен, а я тебе не виноват. Но ни один человек не пошел за деньгами, с тем они и уехали.

Затем на пароход «Херсон» прибыли с Андреевского Скита 182 монаха, – их поместили в отдельный трюм, из них: Архимандрит о.Давид, и три иеромонаха. С Пантелеимоновского монастыря взяли 434 человека, из них 10 иеромонахов и 6 иеродиаконов, всего пароходом«Херсон» вывезли в Россию 616 душ.

Из монастыря вывезли самых лучших людей, деловых и мастеровых, а именно: Эконом и Архитектор, Машинисты, литейщики, слесаря, столяра, кузнецы, плотники, часовые мастера, позолотчики, живописцы, ризничии, сапожники, портные, доктора, аптекаря, фельдшеры, зубные врачи, регента, певчие, пожарного отделения, кожевники, красильщики, виноградари, огородники и прочие разные мастеровые монахи, и как не содрогнулось сердце игумена о таком разорениии св. Обители, – прежние игумены собирали братство и приобретали для св. Обители имущество, а этот разогнал братию и расточил имущество, собранное предшественниками его.

В гражданском суде, и то привлекается к ответственности тот, кто нарушит порядок; почему же архиеп. Никон не захотел выслушать, когда ему предложили на соборе в Церкви: Владыка святый, мы Вам объясним, откуда у нас началась распря между братией: от игумена и духовника Агафадора, но он ответил: это дело не мое, есть у вас Протат и Патриарх! Вот судия праведнейший! Если выслушать истину: кто обесчестил Св. Гору, кто обезславил св. Обитель, кто опорочил все монашество и кто поколебал всю православную Церковь, то это дело не его, а если же сшивать ложь и клевету на бедных и беззащитных монахов, то это дело его! Конечно, ни Патриархи свои грамоты, ни св.Синод свое новое постановление, сами не навязывали, а все это было по донесению на нас игуменом.

В Покровском Соборе, при всей братии, архиеп. Никон сказал: вы все простецы и не ученые! Наш уполномоченный от братии о.Ириней ответил ему: да, правда, Владыка, святый, мы все простецы, и из нас нет высоких ученых, но, мы день и ночь находимся в храме Божием, и слушаем Священное Писание, и у нас голова наполнена священным писанием; поэтому мы и стоим твердо за Имя Божие.

На Афоне в монастыре мне один схимонах, грек, говорил, что у греков в истории есть сказано: Когда турки завоевали Грецию, то они вздумали отурчить всех христиан, поэтому они решили начать с знатных и богатых жителей; а с простецами, мол, нечего будет и говорить. Когда же турки предложили богатым и ученым христианам: так, как мы завладели вашей страной, то вы должны принять и нашу веру, – и все эти богатые и ученые по–турчились. Когда же турки приступили к простецам и деревенским пахарям с предложением принять их магометанскую веру, то простецы на это им ответили: мы христианами родились, христианами и умрем. Тогда турки сказали: мы завладели вашей страной, поэтому вы должны принять и веру нашу. А христиане простецы ответили: мы как платили дань своим царям, так и вам будем платить, страной нашей вы завладели, но верою нашей вы не завладели, мы, как были христианами, так и будем христианами. Тогда турки стали их мучить, носы, уши и языки отрезать им, глаза выкалывать и прочие мучения творить; а они сказали: и головы наши отрезайте, но мы, как родились христианами, так и умрем христианами. И сколько с ними турки ни бились, скольких они замучили, но ничего не могли с простецами и пахарями поделать, так и оставили их жить свободными. Поэтому в Турции и по сие время, святая Православная вера, храмы Божии, Патриаршество и все правила христианские, и даже до сих пор не брали в солдаты из христиан, – все это удержали за собой простецы, деревенские мужики, пахари и лапотники, по выражению наших имяборцев.

Июля 8–го, оба парахода отошли в путь, «Донец» вперед, а за ним «Херсон». Боже мой! Какое наше разлучение было насильственное со Св. Горой и славнейшею Обителью св. Великомученика Пантелеимона, в которой я с юных моих лет всю свою жизнь провел, трудно и описать такое наше тяжелое положение, мы все глядя на Св. Гору и прощаясь с нею плакали навзрыд, и пели Афонское: «Достойно есть». Начальство отдало приказание выпустить нас всех из трюма на палубу, пока пройдем Афон. (Потом против вершины Афона, разделились на два хора и начали петь вечерню, время было вечернее, канонаршил иеромонах Варахия, стройным и умилительным Афонским пением оглашали воздух и море, погода была тихая и хорошая). В Константинополе мы простояли одни сутки, к нам на пароход приезжал консул Шебунин, и уезжая на берег сказал: прощайте отцы, не поминайте лихом! В Черном море, от люков часовых сняли, тогда мы стали свободно выходить на палубу. Мы очень благодарны были на пароходе «Херсон» капитаном и всем его экипажем. В знак благодарности, иеродиакон о.Исидор от всей братии поднес господину Капитану св.Евангелие.

Июля 13–го утром, прибыли мы в Одессу, пароход «Херсон» зашел в бухту и стал на своем месте. Когда приехали на паровом катере Одесские власти, то заявили капитану, что нужно было остановиться на рейде, но уже было поздно. Вот какое распоряжение дано было, как с важными арестованными преступниками. Вот тут то опять шла потасовка – допросы властями, каждого по отдельности, от рождения, переписка, перекличка, перегонка из трюма в трюм с вещами. (Секретарь Щербина ехал с нами до Одессы, он все бегал, то в город, то на пароход, лгал и клеветал везде начальству, на бедных и беззащитных монахов). Нас группами перевозили на берег девять дней. Отбирали по 50–60–70 человек, помещали в отдельный трюм, под караулом, а утром чуть свет, на катере перевозили на берег, а там, под конвоем городовых и околодочных надзирателей, препровождали, по указанию монастырского начальства, одних в тюрьму, других в тюремных каретах в бульварный участок, а третьих отправляли каждого на свою родину. Таможенные чиновники и с ними настоятели подворьев Пантелеимоновского и Андреевского, осматривали наши вещи на пароходе, отбирали от нас Иконы, книги, и все что хотели.

Мне пришлось попасть в самую последнюю партию. 21–го Июля в Воскресенье нас вывезли на берег 66 человек, и повезли в Бульварный участок. Кругом нас городовые и околодочные надзиратели. В это время по всем церквам был звон к поздней Литургии. Один Андреевский старец, проживший на Афоне в Скиту 43 года, не мог идти, пристав своими дрожками подъехал к нему, посадил его рядом с собою и привез в Бульварный участок. Пришли и мы туда, привезли и наши вещи. Сейчас же приказали нам снимать с себя все монашеское одеяние. А жидки с одеждой уже тут-как-тут, ожидали нас, и одели нас в жидовское платье: пиджаки и панталоны, а на голову соломенные шляпы, или картузы. Некоторые не пожелали сами снимать с себя монашескую одежду. С таковых снимали насильно, и многим насильно волоса поотрезали. На нашу одежду выдали каждому полицейскую опись. Разместили нас по комнатам человек по 20, мы и смотрим друг на друга, Боже мой! Что сотворили с нами, и за что? Никого мы не убили, ничего не воровали, ни малейшего ущерба не нанесли св. Обители, ничем не обидели Игумена, воздавали ему почести, повиновение и послушание. Сидим мы, и ощупываемся после монашеской одежды, иной косу заплетает, другой под картуз волосы убирает но ничего не выходит. Один околодочный надзиратель вошел к нам в помещение и стал возле дверей, смотрел долго на нас молча и сказал: ну, отцы, довольно с вас и этого наказания и ушел. И разослали нас на родину; у других и родственников уже нет; иной старый; другой молодой; а иной больной, от них же первый есмь аз, хоть сумку на плечи надевай, да и по миру иди, да и ходить–то не могу, как хочешь так и живи, да и ни копейки денег нет, хоть под забором помирай. Вот и скитаемся по мирским жилищам и между семействами, где день, а где ночь, и с прискорбием вспоминаем Афонскую одиночную келийку.

Проживши на св. Афонской Горе в Русском Пантелеимоновском монастыре 42 года, – какое может быть родство спустя столько времени, и кто меня знает. Лишили нас монашеского чина, да мирским именем и называемся. Из родины послал я в Одессу на Пантелеимоновское подворье настоятелю иеросхимонаху о.Феотекну полицейскую опись на мою одежду, и просил его выслать мне мои вещи по адресу на родину, он прислал, а две рясы и два подрясника моих не прислал, да и еще наложенным платежем. Вот как – обижать, так уж обижать надо вконец. Неужели нет у нас на св. Руси добрых людей, которые бы вошли в наше жалкое горькое положение.

Веруем и надеемся на милосердие Божие, что Господь пошлет добрых людей, которые чрез десятки лет, а все таки правду выведут на свет, а ложь и клевета разрушатся как паутина, а нам, конечно, придется нагореваться.

Вот краткое изложение Афонского погрома в том виде, как оно в действительности происходило, что видел своими глазами, и что испытал на себе, о том и написал

Убогий схимонах Герасим Тишевский, Афонский изгнанник.

Добавление. Прибывшие солдаты на пароходе Р.О.П. и Т. Высадились на пароход «Донец» и там находились от 11 до 13 Июня. В полдень, когда вся братия отдыхала, солдаты и матросы вооруженные вышли на берег и атаковав св. ворота, половина вошла в монастырь, а половина стояла за воротами и никого не пропускали в монастырь, они хотели было взять о. Иринея и еще несколько человек. Узнав это братия живущая вне монастыря собралась, и между солдатами стали пробираться во внутрь монастыря. Но солдаты их не впускали. Один солдат ударил иеродиакона о.Иулиана штыком в затылок, раскроил ему затылок так, что в Преображенской больнице его сшивали, и еще человека три избили, одному зубы выбили, другому бороду вырвали, а третьему о.Иринею штыком навылет пробил подрясник и рубашку, но за тело не задел; это положили такое начало – обагрили братской кровью св. Обитель.

Через неделю на пароходе Р.О.П. и Т. Чихачев, выехали 212 человек монахов, которые не пожелали подписать Синодское послание. Потом выехало по 10 – 20 человек более 1000 душ.

Глава 24.

Русская «православная» церковь вступила в третье тысячелетие, в очередной раз осудив Церковное учение об Имени Божием и святоотеческое исповедание афонских исповедников.[1]

Богословская конференция Русской Православной Церкви.

«Православное богословие на пороге третьего тысячелетия».

Москва, 7 – 9 февраля 2000 года

документ П–2.1

Протоиерей Валентин Асмус

СВЯТООТЕЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ И СОВРЕМЕННАЯ ЦЕРКОВНАЯ ЖИЗНЬ.[2]

«Остался неразрешенным спор начала века об имяславии. В свое время имяславцы, учинившие Афонскую смуту,[3] подверглись справедливому каноническому прещению Святейшего Синода.[4] Но вероучительное Синодальное определение против имяславия, принятое под определяющим влиянием Архиеп. Антония (Храповицкого), выдержано в духе протестантского рационализма.[5] А осенью 1918 г. имяславие было осуждено еще раз, под воздействием революционной политической конъюнктуры.[6] Серьезного догматического рассмотрения вопроса так до сих пор и не произошло».[7]

(Из этой констатации протоиерея В. Асмуса усматривается как вдвойне незаконное осуждение имяславия, так и несправедливость самой констатации. И вот почему.

1) Если определение Синода против имяславия было принято под «определяющим влиянием архиеп. Антония Храповицкого в духе протестантского рационализма, (протестантский рационализм здесь подразумевается в самом учении архиеп. Антония, а не во внешней форме «определения» Синода по осуждению имяславия) то, спрашивается, на каком основании протоиерей В. Асмус называет антиканоническое прещение Синода по отношению к имяславцам – справедливым? Разве в протестантском рационализме привнесенном архиеп. Антонием в богословие Имени Божия есть справедливость?

2) Автор оповещает, что «осенью 1918 года имяславие было осуждено еще раз под воздействием революционной политической коньюктуры» (?). Чтож? Неужели и это осуждение имяславия «под воздействием революционной политической коньюктуры» тоже было справедливым?

Мы исповедники, протестуем против ложной трактовки В. Асмуса дела имяславия. Мы утверждаем, что, как в протестантском рационализме, в духе которого действовал архиеп. Антоний для обоснования своего лжеучения об Имени Божием, и как в лицах осуждавших (вторично) имяславие «под воздействием революционной политической коньюктуры» действовала не благодать Божия, так и в констатации В.Асмуса действует не благодать Божия, а та же самая «политическая коньюктура» нового цвета, пытающаяся снять с прежней церковной власти ответственность за ее антиканоничные действия против Имени Божия и против изгнанников Афонских и этим самым обелить нынешнюю церковную власть снятием с нее вины за индифферентное отношение к синодской хуле на Имя Божие. Мы утверждаем, что как первое синодское, и как второе патриаршее, так и третье нынешнее осуждение имяславия совершалось антиканонично, не в духе благодати Божией и вопреки второй половине 15 правила Двукратного Константинопольского Собора.

Ложная констатация протоиерея В. Асмуса усматривается еще и в том, что он пишет, будто бы смуту афонскую учинили имяславцы. Имяславцы на Афоне даже с момента появления имяборческой ереси действовали строго канонически, в смене своего игумена (Иеронима) действовали в соответствии монастырскому афонскому уставу.

Причиной смуты послужили самые первые три афонских ересиарха похулившие Имя Божие, это иноки: Алексей (Киреевский), Хрисанф (Минаев) и Денасий, которого св. Иоанн Кронштадтский называл «жидовствующим иноком», они в духе жидовском от имени Хрисанфа написали рецензию на книгу «На горах Кавказа» издание которой финансировала будущая преподбномученица Вел Кн. Елизавета Феодоровна, по благословению Оптинского старца Варсонофия и с разрешения Духовной Цензуры одобрившей эту книгу. В своей богохульной рецензии «жидовствующий инок» Хрисанф, Имя Иисус Христово, названное Апостолом «паче всякого имени» (Флпс. 2,5–9), а жидам ненавистное, назвал самым меньшим из всех имен Божиих, и назвал Имя Господа Иисус простым человеческим именем. Жидовское учение Хрисанфа подхватил его «защитник» архиепископ Антоний (Храповицкий) и поместил ее в своем Журнале: «Русский Инок», в которое поместил и свои хулы на Имя Господне.

Лжеучение архиепископа Антония было воспринято всем составом Святейшего Синода как официальное учение Церкви.[8] Три члена Синода: Архиепископы Антоний, Никон (Рождественский) и Сергий (Страгородский) от Имени Святейшего Синода написали «Послание» об Имени Божием, - (наподобие экфесиса Сергия, патриарха Константинопольского и императора Ираклия, в начале 7–го века), - основанное на протестантском рационализме, в котором опубликовали три антихристианские догмата против Имени Божия. Синод командировал архиеп. Никона на Афон потребовать от афонских монахов подпись под имяборным посланием Синода, чтобы все монахи веровали об Имени Божием одинаково, как приказал веровать Синод. Но для большего успеха своей миссии по проведению в жизнь их лжеучения, зная твердость духа афонских монахов исповедников Имени Божия, Синодалы через обер–прокурора Святейшего Синода ввели Царя Николая II в заблуждение, оклеветали афонских имяславцев как бунтарей и революционеров. Поэтому, для разгрома бунтарей-революционеров просили Царя командировать архиеп. Никона на военном судне «Донец» вооруженном пушками, пулеметами и ротой вооруженных винтовками со штыками солдат. Не подозревая обмана со стороны Синода, и в целях безопасности для своего государства, Царь уступил просьбе Синода.

Виновниками Афонской смуты явились в первую очередь Синод, а на Афоне архиеп. Никон, затребовавший от монахов подписи под Посланием Синода с угрозой за отказ от подписи, устроить «бунтарям» экзекуции, вплоть до избиения их воинским подразделением, изгнания их из Афона с лишением санов священства и монашества, и отлучения их от церкви. Когда со стороны исповедников архиеп. Никон услышал отказ от подписки под синодской грамотой, он «взбесился» и дал приказ командному составу вооруженной экспедиции применить протв молящихся монахов военную силу. Вот почему архиеп. Никон стал виновником афонской смуты. Он произвел над монахами настоящую экзекуцию и насильную эвакуацию их из Афона в Россию.

Глава 25.

«АФОНСКИЙ БУНТАРЬ *

(От нашего сумского корреспондента)

(«Начала». Религиозно–философский журнал. Москва. 1998. С. 221 – 224)

В Сумах уже с месяц живет староста Андреевского скита на Афоне, иеросхимонах Антоний.

Он гостит здесь у своей матери генеральши Булатович, крупной помещицы Лебедянского уезда. На наш вопрос, интересуется ли о. Антоний тем, что происходит сейчас на Афоне, последний отве­тил:

– Интересуюсь и болею душою. Газеты не всегда пишут прав­ду. Лишь недавно я прочитал, будто игумен Андреевского скита архимандрит Давид приказал не поминать на ектениях ни св. патриарха,[9] ни Синод. Будучи вполне осведомлен о положении дел на Афоне, считаю долгом опровергнуть это неверное сообще­ние.

– В Андреевском скиту продолжают поминать и патриарха, и Синод, ибо хотя в вопросе об имени Божием мы не можем согла­ситься с решением патриарха и Синода, но власть их мы продолжа­ем признавать и от господствующей церкви не отлагались.[10]

– Догматическое решение патриарха и Синода, выраженное в их грамотах и гласящее, что учение о божестве имени Божия и име­ни Иисус есть ересь, мы не можем принять как неканоническое, по следующим причинам. Право догматического решения какого–либо вопроса принадлежит собору, а не единоличной власти патриарха или Синода. Всякое церковное догматическое определение должно иметь своим основанием слова Св.Писания и св.отцов. Учение имеславцев именно опирается на слова св. отцов и Писания, как в том каждый может убедиться, прочтя мою «Апологию веры во Имя Божие и во Имя «Иисус».

— У противников же не имеется ни одного свидетельства про­тив нас из Св. Писания или св. отцов, и, следовательно, их отрица­ние не может быть нами приемлемо.

— Всякий догматический спор доселе решался личными состя­заниями сторон. Ныне же допущен небывалый в церковной прак­тике способ, а именно, он решен на основании лишь одной экспер­тизы преподавателей халкинской духовной академии и на основа­нии суждений архиепископа Антония волынского и преподавателя духовной академии С.В.Троицкого.

— Но, — продолжает о. Булатович, — Антоний сам глава противоположного нашему направления и, следовательно, лицо весьма пристрастное к делу. Он — виновник всей происходящей ныне смуты, ибо не учение отца Илариона, не мои слова прельстили, якобы, афонцев, но слова архиепископа Антония воз­мутили веру православных душ. Эти слова архиепископа Антония подхватили начальствующие на Афоне лица и стали проводить их в жизнь монашескую, а именно, что имя Иисус есть меньшее всех других имен Божиих, что оно относится лишь к человеческому ес­теству Богочеловека, что не имеет божественной силы и боже­ственного достоинства.

Эта–то проповедь и вызвала протест подвижников афонских, а протест вызвал, в свою очередь, репрессии. Подвижники привели в доказательство своей правоты слова святых отцов, а начальство — авторитет власти.

— Вот те причины, которые довели ныне Афон до такого остро­го положения, — закончил о. Антоний Булатович свою беседу.