Ведшiй себя по–хамски, вопреки всем принятым нормам, протопресвитер Армiи и Флота Г. Шавельскiй во время Высочай­шей аудiенцiи в Ставке 6 ноября 1916 г. посмел советовать Государю[1]: "Пора, Ва­ше Величество, теперь страшная. Если раз­разится революцiонная буря, она может все смести: и Династiю и, может быть, даже Россiю. Если Вы не жалеете Россiи, пожа­лейте Себя и Свою Семью. На Вас и на Вашу Семью ведь прежде всего обрушится на­родный гнев. Страшно сказать: Вас с Семьей могут разорвать на клочки..."

Незлобивый наш Государь на это ответил:

"Ужель вы думаете, что Россiя для Меня не дорога!"[2]

Принимая 30 декабря 1916 г. англiйского посла Дж. Бькженена, предложившего "уничтожить преграду" (т. е. дать так назы­ваемое ответственное министерство) и тем "заслужить доверiе народа", Государь сказал:

"А не так ли обстоит дело, что Моему народу следовало бы заслужить Мое доверiе!"[3]

Перед этими словами Царственных муче­ников все мы одинаково безгласны: священ­ники и мiряне, знатные и простые. Но тогда все было тщетно: что им был Царь или Царица, они и сами были с усами...

И Царскiе слова были воистину гласом вопiющего в пустыне, в которую сразу же после отреченiя народа от Царя, закреплен­ного в Царской телеграмме "Начальнику Генерального Штаба", лукаво называемой с тех пор "Отреченiем" (чтобы еще раз переложить все на плечи Помазанника Божiя), неотвратимо превратилась Россiя.

Прекратить все эти сплетни тогда было бы достаточно легко, если бы подавляющее большинство подданных Всероссiйского Императора было действительно таковыми не по одной лишь букве, то есть не распро­страняло бы эти мерзкiе сплетни и не слу­шало их, что, вообще–то говоря, присуще просто порядочным людям. И такiе люди, разумеется, находились.

"...Из далекой Астрахани, — свидетель­ствовал Н. Д. Тальберг, — раздался мало кем замеченный архипастырскiй призыв за­мученного теперь большевиками епископа Митрофана, указывавшего на гнусность травли Той Женщины, Которая всю Себя отдала новой Родине..."[4] Архiепископ Митрофан (Краснопольскiй) был схвачен большевиками и расстрелян в Астрахани в застенках чека 6 iюля 1919 г., через год после убiенiя Царственных мучеников, за Которых пытался вступиться тремя годами ранее...

А вот другой случай, о котором рассказа­ла Государыня в Своем письме. Офицер 15–го гусарского полка, после раненiя находившiйся на излеченiи в лазарете Царицы, летом 1915 года "возвращался с юга, куда он ездил повидаться с своей матерью, в по­езде услыхал разговор двух господ, гово­ривших обо Мне мерзости. Он дал обоим пощечины и сказал им, что они вольны жало­ваться, если им угодно, но что он исполнил свой долг и что он точно так же поступит со всяким, кто осмелится так говорить. Разуме­ется, они были вынуждены замолчать. — Необходима энергiя и смелость, и тогда все будет хорошо".

Но, видно, энергiи, как и порядочных лю­дей, уже тогда было маловато...

...Даже самые близкiе к Ней, разве и они вполне понимали Ее?

"Возможно, Государыня, — писала бли­жайшая Ее подруга Ю. Ден, — не сумела изучить склад ума русского крестьянина. Бу­дучи безпристрастным наблюдателем, я склонна думать, что именно так оно и бы­ло. Когда Она надела платье со знаком Красного Креста, — символом Всемiрного Братства Милосердiя, простой солдат уви­дел в эмблеме Красного Креста лишь знак утраченного Ею достоинства Императрицы Всероссiйской. Он испытывал потрясенiе и смущенiе, когда Она перевязывала его раны и выполняла чуть ли не черную работу. Ему в голову не приходило, что Императри­ца — женщина, он видел в Ней лишь ос­лепительный, недоступный образ Монархини[5]

Вот до чего дописались ближнiе и ближай­шiе. Приведись, они бы и Самого Господа осудили за то, что Он снизошел до общенiя с блудницами...

"Встав, как Главковерх, в ряд лиц выс­шего командованiя, — писал один из таких же "верных" генерал А. И. Спиридович, дерзая давать оценку действiям Царствен­ных Супругов, — Государь сделался для об­щества, для толпы человеком, которого можно было критиковать и Его критиковали. С Главковерха критика перенеслась и на Мо­нарха. О том, что Государя начнут критико­вать, Его предупреждал мудрый граф Воро­нцов–Дашков, когда Государь обратился к нему за советом относительно принятiя верховного командованiя. Царица же, начав ухаживать за больными и ранеными, начав обмывать ноги солдатам, утратила в их гла­зах Царственность, снизошла на степень простой сестрицы, а то и просто госпитальной прислужницы. Все опростилось, сни­зилось, а при клевете и опошлилось. То была большая ошибка. Русскiй Царь должен был оставаться таким, как Пушкин изобразил его в своем посланiи к Императору Николаю Первому. Императрице же "больше шла горностаевая мантiя, чем платье сестры ми­лосердiя", — что не раз высказывала Цари­це умная госпожа Лохтина... Но Их Величес­тва, забывая жестокую реальность, желали жить по–евангельски"[6].

Вот так (с точки зренiя дiавола–искусителя) упрекали Их за то, что Они посмели возжелать положить душу Свою за поддан­ных (ближних) Своих. Тем самым (вместе с Царственными мучениками) осужденiю подобных людей подвергся и Господь, Кото­рый предпочел Крест земному Престолу Царства Израилева.

Куда им было понять слова Царицы, зву­чавшiе уже из заточенiя: "Готова мыть по­лы..."

Их осудили и оболгали...

Архивы в своих недрах до сих пор хранят открытки и письма Государю от граждан "свободной Россiи", отправленные в 1917 году. Из подобных писем мы не можем воспроизвести ни строчки. С полной ответ­ственностью можем засвидетельствовать лишь то, что все самые гнусные надписи и рисунки, обнаруженные и зафиксирован­ные впоследствiи следователями в Ипатьев­ском доме в Екатеринбурге, имеются уже здесь, в этой папке. И написано все это и нарисовано отнюдь не большевиками и не только, как принято говорить, "деклассиро­ванными элементами". 11 апреля из Тиф­лиса была отправлена открытка: известная фотографiя Государя в солдатской форме с винтовкой и полной выкладкой (Царь, забо­тясь о солдатах, проверял удобность нового снаряженiя). На обороте надпись: "За ми­нованiем надобности возвращаю Ваш порт­рет по принадлежности"[7]. Открытка доплатная (посылавшiй хотел, чтобы Адре­сат оплатил полученное). А вот фотографи­ческiй портрет Государя в конверте... Глаза Царя мученика выжжены папиросой. Вот фотографiя Государыни со следами таких же многочисленных прижиганiй. Царица му­ченица в платье сестры милосердiя... На груди белого передника — крест... Фото­графiи Великих Княжен с гнусными надпися­ми...

"Сколько "избранных господ", — с го­речью восклицает наш зарубежный соотече­ственник В. Криворотов, — сбежалось в те дни для "распятiя" Русского Царя и Его Семьи!"[8]

Об учителях, наставниках и вдохновителях этой черни (в том числе великосветской и да­же Великокняжеской) писал М. Горькiй:

"В одной из грязненьких уличных газет некто напечатал свои впечатленiя от поездки в Царское Село. В малограмотной статейке, предназначенной на потеху улице и расска­зывающей о том, как Николай Романов пи­лит дрова, как Его Дочери работают в ого­роде, — есть такое место:

"Матрос подвозит в качалке Александру Феодоровну. Она, похудевшая, осунувшая­ся, во всем черном. Медленно с помощью Дочерей выходит из качалки и идет, сильно прихрамывая на левую ногу...

• Вишь, заболела,—замечает кто–то из толпы. — Обезножила...
• Гришку бы ей сюда,—хихикает кто–то в толпе. — Живо бы поздоровела.

Звучит оглушительный хохот". Хохотать над больным и несчастным чело­веком — кто бы он ни был — занятiе хам–

Святые мученики царица Александра и царевич Алексей

 Иконы  царской семьи, найденные в Ипатьевском доме после убiйства

понемногу наладится; воскреснет запусте­лое и захудалое творенiе Великого Петра, а на церквах воссiяет опять, ныне унижен­ный и поруганный православный крест; опять заработают и фабрики и заводы, на улицах будет оживленiе, словом, новая жизнь за­кипит; а по царственной Неве забегают па­роходики и моторные катера, и знатные и бедные Богомъольцы будут в минуты скор­би и печали искать утешенiя перед Нерукотворенным Ликом Спасителя в домике Царя Великого, а оттуда пробираться в Царскую усыпальницу, дабы перед гробницей убiен­ного Царя в горячей молитве искупать свои грехи. Но, бродя среди Царских могил, увы, не найдут гробницы несчастного, но чистого душой и помыслами Императора.

А там, в преддверiи Сибири, около Шарташского озера потянутся по лесу несконча­емые серые вереницы простого, очухавше­гося от свобод и кровавого смрада, народа, чтобы помолиться и поставить свечечку у ча­совни и креста на месте сожженiя дорогих останков того же Царя и Его не­винно замученной, несчастной Семьи, и не только просить, но вымаливать у Создателя вселен­ной прощенья за то, что не су­мели оберечь Помазанника Божiя от страданiй, мученiй и смерти.

А в Екатеринбурге грошами того же русского народа, я ве­рю, создастся великолепный храм на месте Их невинного убiенiя и вечные лампадки бу­дут сiять перед Русской Голго­фой.

И со временем во всех рус­ских церквах на великом славословiи, наравне с именами всея Россiи чудотворцев, мучеников и  страстотерпцев,   после  имен митрополитов Петра, Алексiя, Iоны и Филиппа и Князя Миха­ила, будет поминаться имя невинно–убiен­ного Царя мученика Николая II"[1]. Внешне, кажется, все так и свершилось. И прославленiе. И молебны. И паломничество в Екатеринбург. И храм "на крови" построен и освящен. И лампадки горят. Но остался какой–то осадок. Неполноты... Не­искренности... Да ведь и покаялись ли?.. И если так, то почему глаза наши не красны от слез?!

А слова Императрицы, адресованные не­когда А. А. Вырубовой, но обращенные–то ко всем нам: "Вспоминаю... ужасное 17 число и за это тоже страдает Россiя. Все должны страдать за все, что сделали, но никто этого не понимает"? (Напомним: Го­сударыня имела в виду вероломное убiйст­во в доме князя Юсупова в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года Царского Друга.)

"Кровь праведников — единственное на земле писанiе, которое стереть невозмож­но, — предупреждал святитель Николай Сербскiй. — [...] Кровь праведника горит на главах до колена сотого. [...] Лучше погиб­нуть одному роду злодейскому, нежели од­ному праведнику. Ибо небо не спрашивает, сколько крови пролито, но спрашивает, чья кровь пролилась. Если все народы восстанут на одного праведника, ничем не повредят ему. Лишь до могилы проводят его, он же будет обличать их по смерти своей. Воисти­ну, милостью своей наказывает праведник до смерти и правдой — после смерти. [...] И не праведник проклянет вас, но дети ваши, когда будут есть горькiй хлеб рабства"[2].

Так с кем же мы? Со святыми ли?.. Или с теми, кто пытается поставить заглушку на народную совесть?..Читаешь воспоминанiя, и, вдруг, словно молнiей пробьет сердце... Царское Село. Лазарет. Великая Княжна Татьяна: "Иной раз поднимет, бывало, голову, пристально посмотрит в глаза и, улыбнув­шись, спросит: Не больно? Не больно, — отвечаешь сквозь стисну­тые зубы, а боли на самом деле адскiе". И невольно вспоминаешь проклятый Ипа­тьевскiй подвал... Кто кого спрашивает? Кто кому отвечает? Но только боль, действительно, нестерпима. И остается воистину одно: "Держи ум в подвале Ипатьевского дома и не отчаивай­ся"![3]  Пускай на нас еще лежит вина, — Все искупить и все исправить можно[4].                                                        Сергей ФОМИН.

О высокой духовности Царя Николая II–го.  О характеристике современных Царю и Афонской смуте некоторых архiереев.

«Один архiерей сомневался в святости преп. Серафима Саровского из–за его якобы негативного отзыва об архiереях в его пророчестве. «В своей книге о преп. Серафиме (Саровском), «русскiй католик» прот. Всеволод Рошко приводит весьма характерный факт: «Один мой корреспондент писал мне: «Если можно, пришлите какiе–нибудь свидетельства о характере отношенiй преподобного  с епископами. Это очень важно, поскольку до наших дней ссылаются (на эти апокрифы). Один православный епископ признался мне, что сомневается в святости преподобного, потому что, как говорят, он выражал мненiя, враждебные епископату». «Архiепископ Виленскiй и Литовскiй (бывшiй Курскiй и Белгородскiй) Хризостом (Мартишкин) высказал удивленiе, почему преп. Серафим негативно относился к русскому епископату» (Прот. Всеволод Рошко.Преподобный Серафим: Саров и Дивеево. Исследованiя и матерiалы. М. 1994. С. 114–115) – С.Ф. («Свете тихiй». М. Паломник. 1996. С. 480).

        Но о. Серафим к современного ему русскому епископату, относился нормально. А о духовенстве «будущего времени» он сказал то, что было открыто ему Богомъ.  О. Серафим сказал пророчество о духовенстве не того времени в которое он жил, но: «будет время, когда архiереи земли русской и прочiе духовные лица уклонятся от сохраненiя Православiя во всей чистоте…» и проч. Значит, он пророчествовал об архiереях нашего предпоследнего времени. Но самолюбiе некоторых гордых архiереев было задето пророческими словами преподобного и они обнаружили себя, поняв его пророчество, как негативное отношенiе о. Серафима, вообще к епископату.

        «Видя нерешительность Святейшего Синода (совершить канонизацiю преп. Серафима Саровского) Николай II–й начертал: «Немедленно прославить». Правоверный Царь знал: Серафим Саровскiй давно уже прославлен на небесах. И Онъ Самъ принял участiе в торжествах в Сарове и в Дивееве. Тогда Государь получил и пророчество от блаженной старицы Паши Саровской – о рожденiи долгожданного наследника. Через год родился Цесаревич Алексей. В честь этого событiя монахини обители посадили лиственницу. Дерево выросло необычное. Его смола – красного цвета. Кажется, что на стволе капли крови.

        Таково напоминанiе всем нам. Дерево стоит рядом с канавкой, и ежедневно множество людей проходит здесь по стопочкам Матери Божiей (Русскiй Дом. № 11. 1999. С. 27).

        «Будучи истинным христiанином Государь Николай Александрович понимал, что осуетившаяся и объязычевшаяся «образованная» Москва нуждается в окормленiи Старца как пастыря высшей ступени опытности, прошедшего молитвенный искус, познавшего духовную брань, стяжавшего дар прозорливости и рассужденiя и поэтому способного руководить паствой. Особое потрясенiе в связи с назначенiем на Москву Старца Макарiя (Невского) претерпел член Синода архiепископ Антонiй (Храповицкiй) – автор двух ересей (крестоборчество и имяборчество), мечтавшiй о патрiаршем кукуле»[5]

        Известно, что при жизни праведного о. Iоанна Крон­штадтского архiепископ Антонiй (Храповицкiй) выступал за запрещенiе пуб­ликацiй некоторых его (якобы) «неправославных» сочиненiй, а позднее заявлял, что не допустил бы никакого участiя отца Iоанна, на­значенного в 1907 году на должность постоянного члена Свя­тейшего Синода, в делах Синода за его «сомнительное ученiе».[6] Но о. Iоанн Кронштадтскiй хотя и был назначен постоянным членом Синода, но по состоянiю своего здоровья никогда не участвовал ни в каких синодальных делах и заседанiях.

        Следует упомянуть о другом члене Синода.

        Митрополит Антонiй (Вадковскiй 1846 – 2.11.1912) первенствующiй член св. Синода ненавидел св. Iоанна Кронштадтского и за это был жестоко наказан от Бога.[7]

        А те, кто ставил его первенствующим членом Св. Синода – разве не знали, какого он духа? «Смерть его была люта». Он масон и связан был с масонами. Это при нем в Св. Синоде образовалось гнездилище имяборческое из 3–х архiереев: Антонiя (Храповицкого), Никона (Рождественского) и Сергiя (Страгородского) и в добавок, влятельного имяборца  С.Троицкого.

Как известно, была предпринята попытка учрежденiя Общества для защиты о. Iоанна от клеветы. Среди иницiаторов его созданiя были митрофорные протоiереи Александр Дернов и Философ Орнатскiй, протоiерей Павел Лахотскiй и Петр Миртов, священники Михаил Прудников, Iоанн Орнантскiй и Николай Гронскiй. Проект устава Общества, одобренный св. прав. О. Iоанном Кронштадтским, не был, однако, утвержден митрополитом С.–Петербургским Антонiем (Вадковским)[8]. По словам секретаря «Общества в память о. Iоанна Кронштадтского» Я.В. Ильяшевича (И.К. Сурского, + 23.3.1953), он «завидовал славе о. Iоанна и не любил его. (…). Ненависть митрополита С.–Петербургского Антонiя (Вадковского) к о. Iоанну получила свое яркое выраженiе после блаженной кончины Великого молитвенника Земли Русской и Чудотворца, когда митрополит воспретил служить молебен в церкви–усыпальнице о. Iоанна. Один из друзей моих благочестивый петроградскiй протоiерей рассказывал мне, что очень люта была смерть митрополита Антонiя (Вадковского). У него случился удар, – он лишился зренiя и языка, но все слышал и понимал в теченiе 6 дней»[9]

Так вот кто являлся Первенствующим членом Святейшего Синода – ненавистник святого      о. Iоанна Кронштадтского, член масонской ложи митрополит Антонiй (Вадковскiй). И это в разгар Афонской смуты, когда он должен был сказать всему составу Синода властное: прекратить распрю и споры и произвести строжайшее расследованiе всего Афонского дела по существу, чего и просили неоднократно у Синода как великой милости и справедливости исповедники афонскiе. Но их голос был «гласом вопiющего в пустыне» и не услышан. И синодалы готовились к развязке афонского дела при помощи трех лжедогматов Посланiя Синода, пожарной кишки, военной силы и обмана Его Императорского Величества Государя Николая II–го. Упомянем и о четвертом члене Синода архiепископе Никоне.

Возглавившiй военизированную экспедицiю на Афон епископ Никон (Рождественскiй) именуется в одном из писем Государыни к Государю (от 8 сент. 1915 г.) "этот злодей с Афона",[10] В другом письме к Нему же (от 9 сент. 1915 г.): «у него на душе грех Афона». Есть и другiе основания считать, что «симпатiи» Государя были на стороне «имяславцев».»[11]

Вот в чем кроется причина нежеланiя Святейшего Синода, главным воротилой которого являлся имяборец архiеп. Антонiй (Храповицкiй), выполнить предписанiе Государя и снять с имяславцев несправедливые осужденiе и запрещенiя. Митрополиты Кiевскiй Флавiан и Московскiй Макарiй тоже являлись в 1913 году членами Синода. Но они не были причастны к имяборческому гнезду, свитому в Синоде первенствующим членом митроп. Владимиром (Богоявленским), архiепископами Антонiем (Храповицким), Никоном (Рождественским) и Сергiем (Страгородским). Поэтому святители Фливiан и Макарiй не находились в духовном ослепленiи и здраво смотрели на все происходящее на Афоне и в Синоде, и потому вполне оправдали  совершенно православное  исповеданiе имяславцев Имени Божiя. И когда в пасхальные апрельскiе дни 1914 года обер–прокурор Свя­тейшего Синода В. К. Саблер получил записку, подпи­санную государем, в которой говорилось: «Душа моя скорбит об Афонских иноках, у которых отнята радость прiобщенiя Свя­тых Тайн... Забудем распрю:[12] не нам судить о Величайшей свя­тыне — Имени Божiемъ, и тем навлекать гнев Господень на Ро­дину; суд следует отменить и всех иноков по примеру митропо­лита Флавiана разместить по монастырям, возвратить им монашескiй сан и разрешить священнослуженiе»⁷⁰, ( Первое предписанiе Царя Обер–Прокурору Синода о снятiи с афонцев запрещенiя было от 15 апреля 1914 г. Второе предписанiе «Следует удовлетворить» (прошенiе имяславцев о снятiи с них всех запрещенiй) было от 4 марта 1916 г.), Синодалы воспротивились Царю и не выполнили Его предписанiе полностью, а лишь сделали некоторое послабленiе для имяславцев, которое заключалось в том, что вместо требуемой подписи под Посланiемъ Синода, имяславцы должны были устно засвидетельствовать свое согласiе с ученiем Синода об Имени Божiемъ, с целованiем Креста и Евангелiя.

Ретивые имяборцы, наподобiе Василiя Зеленцова бывш. скретаря подотдела Собора 1917–1918 гг. по Афонскому делу, архимандрита Григорiя Цвинтарного, священника Петра Андрiевского, Кипрiана Шахбазяна и им подобных, обвиняли Государя Николая II–го говоря, будто бы он не имел права вмешиваться в дела церковные и настаивать на оправданiи имяславцев, и что будто бы из–за этого оправданiя имяславцев Он и Его Семья поплатились своею жизнью,  – но это их духовная слепота и неведенiе.

«Предусмотрительно и мудро составлялись исторiей законы Россiйского Государства. Между прочим по ст. 64 Самодержец Всероссiйскiй является Блюстителем Православной Церкви и в минуты опасности на Нем лежит охраненiе Церкви от грозящих ей бед. Подобно матери в суде Соломона, готовой жертвовать всем ради сохраненiя жизни своего ребенка,  Г о с у д а р ь  И м п е р а т о р, когда пришел час суда Всевышняго, сохранил Церковь Православную от величайшего раскола, на который вели ее те архiепископы, которые в лице Антонiя волынского, Никона и Сергiя финляндского совершенно чужды Церкви своим сердцем и предпочитают видеть Православную Церковь разбитою мечем раскола, нежели сознаться в своей неправоте. Действительно, эти епископы чужды Православiю. Мы видели и слышали архiеп. Антонiя на открытiи дома Русского Собранiя, когда он, увлекшись политиканством вместо слова Божiя, произнес политическую речь, так размахивая св. крестом, что показал в душе своей скрытое к нему неуваженiе; он подтвердил эту отчужденность свою от Православной Церкви и равнодушiе даже к гибели Отечества своими интригами в чужой стране, чуть было не повлекшими на нас тяжелые бедствiя войны, и нужно радоваться, что арх. Антонiя наконец–таки убирают из Волыни, где его присутствiе лишь вредит спокойствiю государства. Не дорога Православная Церковь и Никону, если он с легкою душою, с помощью пожарной кишки и воинской силы, гнал из Православiя тысячи верующих схимонахов. Надо ли говорить о Сергiи, который с такою радостью собирается в гости к женатым англiйским епископам, чтобы позаимствоваться у них сладостями их жизни, и сочувствует пропаганде о слiянiи Православной Церкви с злейшею англиканскою ересью. Все трое поименованных архiепископа отличились яростными гоненiями на малейшее проявленiе истинного религiозного чувства в народе и покровительствовали даже клевете, чтобы загнать в тюрьмы православных проповедников трезвости в народе, последователей жизни праведника отца Iоанна Кронштадтского и почитателей благочестивого монаха Стефана Подгорного, повсюду глубоко возмущая православный люд своими напрасными притесненiями верующих по православному людей. Мало того, узнав,  что свыше последовало повеленiе не желательное для них относительно афонских монахов, они не только на словах, но и печатно осмелились выражать угрозы неповиновенiя последовавшим указанiям относительно афонских монахов, и довели дело почти до раскола. Заявленiе Афонского iеросхимонаха Антонiя (Булатовича) с братiею об отложенiи (от общенiя с Всероссiйским Синодом ради сохраненiя в чистоте веры Православной, – Б.К.С) они встретили с удовольствiем, находя себе поддержку в обер–прокуроре В.К.Саблере, которому, как ревнителю сближенiя с англиканством, и по рожденiю пропитанному лютеранством, Православная Церковь, как чуждая, еще менее дорога.

Но иначе относится к Церкви Православной Самодержавный Блюститель ея  Г о с у д а р ь     И м п е р а т о р  Н и к о л а й  А л е к с а н д р о в и ч.  Православная Церковь Ему также дорога, как матери родное дитя, и Он Священною Рукою Своею не допустил архiепископам Антонiю волынскому, Никону и Сергiю финляндскому разорвать завесу церковную. По высочайшему повеленiю, митрополит Макарiй рассудил любовно спор исповедников Имени Божiя с имеборцами и нашел, что никакой разницы у афонских монахов с Православною Церковью Россiйскою в верованiи не существует, даже в догмате о Имени Божiемъ, и пригласил их к миру, который и заключен был общею молитвою, исповеданiем символа веры и целованiем Святого Евангелiя и Креста Господня: церковная завеса осталась в целости и из рук недобрых людей, готовившихся разорвать ее,  отобрана.

Радуйся же, православный люд! Воздай хвалу Господу за тишину церковную и благодарность Самодержавному Блюстителю Православной Россiйской Церкви за спасенiе от раскола». (С. 1–2).

«Суд над афонскими монахами закончился тем, что прибывшiе в Москву 6 афонцев были спрошены митрополитом Макарiем об их верованiи о Имени Божiемъ и признаны исповедующими святость Имени Господня согласно ученiю святых отцов Вселенской Церкви. После сего, митрополит Макарiй послал викарного епископа Модеста в Петербург к остальным, преданным суду, афонским монахам и объявил им, что трех архiепископов, восставших против Имени Божiя, нельзя отожествлять с Святейшим Правительствующим Синодом и потому нет основанiя отказываться от синода и вносить в Православную Церковь разделенiе. С этим вполне согласились iеросхимонах Антонiй (Булатович) и все его единомышленники, целовали святой крест и евангелiе, и мир воцарился в Православной Церкви. Греческiй патрiарх отказывается допустить обратно на Афон увезенных оттуда силою русских монахов, так как монастыри, даже русскiе, приняли подданство греческое и русским монахам, остающимся подданными Русского Царя, пребывать там нельзя. В виду этого, афонским монахам отводится для поселенiя скит Пецунда, близ Нового Афона». («Спасенiе от раскола». Газета «ГРОЗА»,СПб. 31 Мая 1914. С. 6).

Царь Николай был обманут Синодом через ложное донесенiе Обер–Прокурора Святейшего Синода Саблера В.К. о том, что будто бы на Афоне завелись революцiонеры, еретики и бунтовщики–антимонархисты, и просили у Царя разрешенiе, для разгрома революцiонного бунта командировать на Афон члена Синода и члена Госсовета архiепископа Никона с войском, на военном судне. Доверившись Святейшему Синоду, Государь дал добро для этого коварного дела.

Отношенiе Царя к афонскому делу. Суд над имяславцами.

«По завершенiи расправы над «непокорными» монахами жур­нал «Русскiй инок» опубликовал заметку под названiем: «Благодарность Государю за освобожденiе Афона от револю­цiонеров и сектантов», в которой цитировал благодарственную телеграмму архимандрита Пантелеимонова монастыря Мисаила. В адрес императора отец Мисаил, собственноручно уничтожив­шiй в свое время имяборческiй «Акт о недостопоклоняемости имени "Iисусъ" и подписавшiй имяславское исповеданiе, вы­ражал «усерднейшую благодарность за освобожденiе... мона­стыря от грозившей ему со стороны революцiонеров и сектан­тов опасности разоренiя»^62.[13] В конце сентября в Алупке Нико­лай II принял наместника Пантелеимонова монастыря iеромона­ха Iакинфа и духовника iеромонаха Мелитона. Iеромонахи благодарили государя «за спасенiе от гибели». Царь, в свою очередь, интересовался обстоятельствами происшедших беспо­рядков и пожелал «чтобы впредь не повторялись такiе печаль­ные событiя»⁶³. Царь все последнее время следил за конфлик­том, и командированiе архiепископа Никона, отправка на Афон солдат происходили с санкцiи императора. Желая выслушать обе противостоящiе стороны, в феврале (13 числа) 1914 года Николай II принял в Царском Селе депутацiю из четырех афонских стар­цев, изгнанных с Афона. Император не вмешивался в развитiе событiй, предоставив решать догматическiе вопросы Синоду. Но уже сам факт высокомилостивого прiема «имябожников» направил ход дел в более благопрiятное для имяславцев русло.

Святейшiй Синод назначил членов суда для рассмотренiя Московской Синодальной конторой дела двадцати пяти «имябожников». Начало суда было назначено на первые дни по­сле Фоминой недели. Вследствiе бедственного положенiя из­гнанных иноков на родине, в Государственную Думу был подан запрос с просьбой срочно рассмотреть правовое положенiе лиц, утерявших насильственно монашескiй сан. Дума проголосовала против срочности решенiя этого вопроса, и запрос передали в соответствующую комиссiю для подготовки ответа.

В связи с подготовкой суда афонскiе иноки предприняли ряд встречных шагов. Святейшему Синоду было направлено «Исповеданiе веры афонских иноков», в котором афонцы про­сили пересмотра основных богословских положенiй и выводов, сделанных в Посланiи Святейшего Синода от 18 мая 1913 года. Отцы повторяли, что «именуя Имя Божiе и Имя Iисусово Богомъ и Самимъ Богомъ» они чужды «как почитанiя Имени Божiего за сущность Его, так и почитанiя Имени Божiя отдельно от Самого Бога, как какое–то особое Божество, так и обоженiя са­мих букв и звуков и случайных мыслей о Боге»⁶⁴. «Ибо несогла­сiе руководящих тезисов с ученiем Святых Отцев не допускает нас принять вызов на Церковный суд и подчиниться его реше­нiю»⁶⁵, — резюмировали отцы–имяславцы. Но Синод настаивал на согласiи с формулировками Посланiя и в случае отказа гро­зил монахам осужденiем. Таким образом, суд не затрагивал бо­гословских вопросов и превращался в принужденiе к принятiю офицiального мненiя.

Отец Антонiй, видя бесплодность дискуссiи со Святейшим Синодом, 25 марта 1914 направляет письмо государю с просьбой о защите. «Суд над нами обставлен так, что он не в силах выне­сти какого–либо справедливого решенiя по главному догматиче­скому вопросу о том, есть ли Имя Божiе по природе — Бог, или — тварь? Есть ли Имя Божiе — Божественная сила, или нечто не существующее реально? Есть ли Имя Божiе — освя­щающая в Таинствах Святыня или ничто?»⁶⁶, — пишет он. Отец Антонiй предлагает создать независимую спецiальную комис­сiю из духовных и светских лиц и дать возможность высказать­ся обеим сторонам. В случае невозможности созыва подобной комиссiи, отец Антонiй просит дать высочайшее повеленiе производить суд, руководствуясь не Синодальнымъ Посланiемъ, а катехизисом, Священным Писанiем и словами Святых Отцов. В завершенiи письма он предостерегает императора и Россiю «от тех бедствiй, на которые наталкивают ее последнiе действiя Святейшего Синода». «Если суд Московской Синодальной Кон­торы состоится в таком виде, в каком он предположен Святей­шим Синодом, — писал iеросхимонах Антонiй, — то это неми­нуемо доведет догматическiй спор до такого обостренiя, в ко­тором невозможно уже будет примирить мненiя, но возможно будет лишь разделенiе, а к каким дальнейшим бедствiям это приведет Россiю, это ведает один лишь Бог; одно лишь нам из­вестно, что отступленiе от истинных догматов навлекало на страну и на народ великiй гнев Божiй и тяжкiе кары, от коих да избавит Царствiе Господь»⁶⁷.

Император был знаком с Булатовичем лично, отзываясь о нем как о «лихом офицере», в бытность свою ротмистром иг­равшем значительную роль в русско–эфiопских отношенiях. Возможно, это придало дополнительный вес обращенiю. В 1918 году при разборе в синодальном архиве документов, касающихся дела иноков–исповедников имени Господня, было найдено пись­мо Николая II митрополиту Московскому Макарiю (Невскому), датированное апрелем 1914 года, с выраженiем благопрiятного мненiя об имяславцах⁶⁸. Сам святитель Макарiй подошел к этому вопросу с огромной осторожностью и духовным тактом, он «постарался положить конец розни, затянувшейся из–за смутного времени и, отложив окончательное решенiе церковно­го ученiя об Имени Божiемъ до времени Соборного обсужденiя, внес мир и восстановил справедливость. Святейшiй Синод в лице Высшего Церковного Управленiя запросил письменно старца схiигумена Германа, настоятеля Зосимовой пустыни, дать свое сужденiе об афонских спорах об Имени Iисусовомъ, на что старец отвечал: "Молитва Iисусова есть дело сокровен­ное, а потому возникшiе разногласiя следовало бы покрыть лю­бовью", — что и выполнил на деле по веленiю своей совести и по послушанiю митрополит Макарiй»⁶⁹.

В пасхальные апрельскiе дни 1914 года обер–прокурор Свя­тейшего Синода В. К. Саблер так же получил записку, подпи­санную государем, в которой говорилось: «Душа моя скорбит об Афонских иноках, у которых отнята радость прiобщенiя Свя­тых Тайн... Забудем распрю: не нам судить о Величайшей свя­тыне — Имени Божiемъ, и тем навлекать гнев Господень на Ро­дину; суд следует отменить и всех иноков по примеру митропо­лита Флавiана разместить по монастырям, возвратить им монашескiй сан и разрешить священнослуженiе»⁷⁰.