Смотрите, так ли Она благоволит являться людям?.. Вот на третий день, по честном своем Успении, Она явилась на воздухе всем Апостолам: и какая Божественная слава, какой непреступный, пренебесный свет Ее окружал!.. И Она только изрекла сии радостные не многие слова: “Я Заступница ваша и не только ваша, но и всего мира!” А сия женщина, обращается к Ней, с какими только хочет словами, а мы делаемся сообщниками святотатственному кощунству женщины, потому что вместе с нею уничижаем величие и небесную славу Преблагословенной.

Смотрите далее, читаем в житиях святых угодников Божиих, – так ли являлась им Божия Матерь, например, преп. Сергию и Серафиму Саровскому. Они были вне себя от духовного восторга, и если по особенной чистоте своей души они могли выносить и смотреть на небесную славу и Божественный свет окружавший явление Богоматери, то бывшие при них люди, например, ученик Сергия (кажется, Никон), а у Серафима - приглашенная ранее монахиня, лежали на земле поверженными, нетерпя сияния невыносимого света. А Преблагословенная соблаговолила изречь им только несколько словес.

Правда, было благоугодно Божией Матери являться и без славы, как, например, св. Афанасию Афонскому. Но часто ли? Хотя бы и такому великому подвижнику, и Божиему угоднику. А сия неразумная, кощунствуя, всем глаголет, что на все, о чем бы ни спросила, хотя самое обычное из нашей жизни, Божия Матерь ей отвечает; а не размыслит того, что такое близкое к нам отношение унижает достоинство Богоматери и не свойственно Ее небесному величию и славе. Жена оная говорит: “Матерь Божия посмотрела строго; Матерь Божия сказала... и то, и то...” Так рассказывают принесшие, из Иерусалима, удивительную весть.

От слышания таковых словес великим негодованием наполняется Христианское сердце, привыкшее от детства к тому, чтобы – иметь Божию Матерь в должном почитании, – и так, как приличествует Честнейшей Херувим и Славнейшей без сравнения Серафим! Ангелы и Архангелы на Ню взирати не могут; а жена смертная свободно и без всякого страха, когда только восхощет, беседует с Нею, о чем Ее спросят... Увы присвоению святотатственной чести! Увы, неслыханной дерзости и оскорбления Преблагословенной!

Обольщение этой жены, между прочим, видно и из того, что она сказала от лица Богоматери одному человеку, привезшему эту повесть: “Это Мой избранник”. Что может быть от слова сего, кроме высокого о себе мнения?!...

Если скажете, что Матерь Божия открывает ей свое слово в духе сокровенно, то этому противоречат слова жены, ибо она говорит: “Матерь Божия посмотрела строго, Матерь Божия сказала и то, и то”. Здесь, видится, непосредственное зрение Богоматери и личная беседа.

Вы, конечно, виновны в том, что легкомысленно поверили нелепости, чем обнаружили в себе отсутствие разума духовного и дара различения духа истины от духа лестча; а, может быть, соблазнили и других, которые поверили этой нелепости. Таковые люди всегда были и будут до скончания света. Похищая Божию святыню, они удобно пользуются этим, к достижению своих корыстных целей.

Люди, им же князь века сего ослепил очи, верят им и возносят их превыше всего, как святых и друзей Божиих... и жертва обильными реками течет к ним со всех сторон. Присмотритесь к ним внимательнее, и увидите цель их действия...

Кто бы ни читал в книге о. Илариона это письмо, разумеется, получал только назидание духовное, по Апостолу: “Блюдите како опасно ходите” (Ефес. 5, 15). Но кто – эти поклонившиеся жене в прелести диавольской, и где это произошло, – для всех остается духовная тайна, да никто сего и не допытывается, если бы сами виновные не возвестили о ней. Есть старинная пословица: “На воре шапка горит”. Зажгли на себе шапку, товарищи и друзья, духовные о. Илариона. И оповестили всему миру, что они кланялись дьяволу, приседящему жене Наталье, у берега св. горы Афонской, земного жребия Божией Матери, пред лицом славной обители св. Великомученика Пантелеимона. Ибо пароход, на котором ехала Наталья, имел остановку у берега Пантелеймоновского монастыря.

Исправленная и дополненная, книга “На горах Кавказа”, была приготовлена ко второму изданию, и заканчивалась письмом, вразумившим падших в диаволопоклонство товарищей о. Илариона. Но, для ее издания, о. Иларион положительно не имел средств. Поэтому, он решил предложить свой труд Мариинской Общине в Москве, основанной Великой Княгиней Елисаветой Федоровной, настоятельницей этой общины. Княгиня с любовью приняла предложение старца пустынника, уже знакомая с первым изданием его книги. Так, иждивением Великой Княгини вышла книга в свет в 1910 году. И опять же все издание быстро разошлось по рукам любителей молитвы Иисусовой. Ее приобрели и монашествующие, и белое духовенство, и благочестивые миряне. Несколько экземпляров доставлено было и на св. Гору Афон. Особенно восхищались ею в Пантелеймоновском монастыре, старцы – друзья и товарищи о. Илариона. Судя по содержанию книги, они достойно рассуждали и о духовной высоте ее автора, своего духовного друга; восхваляя книгу, они и его имели в высоком почтении. Когда же они дочитали до раздела писем и увидели там письмо, которое вразумило их падших и обратило к раскаянию в грехе диаволопоклонства, то любовь и восхищение книгой обратились у них в страшную злобу и ненависть и к чудной книге, и к ее автору. Значит, уязвлено было их самолюбие. И “загорелась шапка на воре”.

Что он сделал! Зачем он поместил в книгу это письмо, которое теперь читают все, у кого в руках эта книга! Так они стенали и вопияли друг к другу между собой и, распаляемые дьяволом в неистовую злобу, решили в чем-нибудь обвинить книгу, чтобы добиться ее запрещения.

Худо рассуждают те, которые в укор автору книги, в поблажку же Пантелеимоновским старцам, скажут: на самом деле, зачем о. Иларион поместил в книгу письмо, тем самым нанес обиду и огорчение своим друзьям – товарищам. Если бы в книге не было этого письма, то не было бы никакой смуты, и на Афоне было бы мирно и спокойно. Так говорили у нас на Афоне вначале духовной брани, так говорят некоторые и в России. Но мы уже выше сказали что, благочестиво ревнуя о поруганной славе и чести Божией Матери, Честнейшей Херувим, Царицы неба и земли, желая предостеречь весь род христианский от пагубной дьявольской прелести, о. Иларион поместил в конце своей книги свое письмо, которое так ясно раскрывает эту пагубу. Надо взять во внимание и то, что цель издания книги не частная, а в спасительную пользу всем благочестивым христианам. Поэтому, крайне безрассудно, товарищи о. Илариона отнесли значение письма и всей книги, только к себе.

Подлинник письма о. Илариона, который они получили с Кавказа, был пространней. То, что это потрясающее искушение произошло именно на св. Афонской Горе, в земном жребии Божией Матери, о. Иларион в своем письме не упомянул. Он открыл только самое обольщение диавольское. Помещенное в книге письмо являлось спасительным и для самих друзей о. Илариона. Ибо, как показали последствия, они не вменили себе в грех поклонение дьяволу, поругание Божественного величия Божией Матери, богохульное окрадение преестественной, божественной Славы Ее, честь Которой перенесли на дьявола. Они о том даже забыли, и только увидев в книге своего друга безымянный текст письма вспомнили, но не в пользу себе, а в сугубый грех. Похвально было бы для них, еслиб увидев это письмо в книге, они вспомнили свое тяжкое грехопадение, повергли бы себя пред Божественным величием Богоматери и, омываясь слезами, раскаивались в нем. Этого с их стороны и ожидало милосердие Божие, чтобы простить оскорбителей Своей Пречистой Матери. И тогда несомненно было бы мирно и спокойно на св. Горе Афонской.

Но эти злополучные старцы далеки были от мысли, чтобы сознать свой грех, и искренно раскаяться в нем. Ими обуял дух самолюбия и гордости, и воспалил в них неистовую злобу и ненависть на о. Илариона и на его книгу. В своем нечестивом совете они решили, в чем – либо обвинить книгу, и добиться ее уничтожения.

Но как, и в чем обвинить? Когда она два раза, первым и вторым изданием, прошла духовную цензуру, и всеми читателями была одобрена?! В своем безсилии они обратились к жившему в скиту “Новая Фиваида” полу-ученому иеросхимонаху Алексею Киреевскому, который окончил два высших учебных заведения – университет и Духовную Академию. Объяснив ему причину своей ненависти к книге, они сказали: “Ты, как ученый, не найдешь ли в этой книге какую-либо ересь, по которой можно добиться ее запрещения?» Ученый с охотой приступил к просмотру книги. Не давая себе труда прочитить всю книгу, он остановился своим вниманием на словах о. Иоанна Кронштадтского “Имя Божие есть сам Бог», и: «В Имени Iисус Христос – весь Христос” – и заявил: это ересь! “Имя Iисус (Христово) - есть простое человеческое имя, которое носили Иисус Навин, Иисус Сирахов, Иисус Иоседеков и другие Иисусы…». Обрадованные старцы с этого и начали брань на Имя Божие.

Скит “Новая Фиваида” - отделение самой обители св. Пантелеимона на участке ее владения под властью того же монастырского начальства. Старец, управляющий братством скита, а также и благочинный назначались начальством обители. Численность братства до двухсот с лишним человек. Жили одна часть общежительно, а другая строго отшельнически, по одиночке. На богослужения собирались все в скитский собор.

• этом скиту и подвизался иеросхимонах Алексей (Киреевский) – по происхождению из дворянской фамилии, средних лет, выделялся и славился как высокоученый, возвышался как презревший земную славу, посвятивший себя смиренному монашеству. Но этот знатный отшельник и явился сосудом древнего змия, наподобие ересиархов минувших веков: Ария, Нестория и других, ересями воевавших на Христову Церковь. нушением того же змия Алексей из своего затвора изрыгнул ересь, которая стала причиной всего, что, последовало в поднебесной с момента похуления Имени Божия. Обрадованные старцы, (назовем их-диаволопоклонники – за поклонение их прельщенной Наталье), возвратились в свои кельи от ученого монаха полные надеждой, что ненавистная книга с письмом, будет осуждена и запрещена церковной властью как еретическая и вредная, и уже торжествовали успех. Начало брани и открытого хуления имени Божия иеросхимонах Алексей (Киреевский) положил следующим образом. том же скиту “Новая Фиваида” 18 лет безвыездно проживал маститый старец схимонах Мартиниан (Белоконь), тоже из числа друзей и товарищей автора книги “На горах Кавказа”. Он был опытным делателем умносердечной молитвы Иисусовой, уважаемый всем братством скита и самой обители, всегда видели его плачущим со слезами на глазах. Ученый Алексей Киреевский знал, что он тоже приобрел себе книгу “На Горах Кавказа” и при встрече с ним говорит: “О. Мартиниан, а книгу Иларионову читать нельзя!” - “Почему нельзя?” - “Потому что в ней ересь”. – “Какая ересь?” – “А в ней говорится, что имя Божие, есть Сам Бог, и что в Имени Iисус Христос – Сам есть Iисус Христос». А как же? Какая же в этом ересь? – А вот, как. Мы веруем в Бога, а имя Божие, которым мы именуем Бога, не есть Бог, но есть простое слово человеческое. Бог одно, а имя Его – другое; так были Иисус Навин, Иисус Сирахов, Иисус Иоседеков и другие у евреев были Иисусы. Такое же имя дано Iисусу Христу, и что же разве и те Иисусы были Боги? И, вообще, имя Божие называть сам Бог, – это ересь”. Слушая такое объяснение от ученого, о. Мартиниан возразил: ”Да что ты, с ума спятил, отделяя неотделимое от Бога Имя Его и сравниваешь Имя Божие с именем и словом человеческим? Ты говоришь ересь. Низводишь Имя Творца на степень тварного имени”. Между ними произошел первый спор. Они друг другу доказывали. Друг друга называли еретиком. При этом их споре присутствовал весьма благоговейный иеродиакон отец Николай. Он молчал, но в лице его выражалась скорбь.

В наставшую субботу скитский благочинный встречает в соборе ученого Алексея и этого иеродиакона, остановил их и говорит: “Отец Алексей, наступает твоя седмица, занимай служение в соборе; а ты отец Николай будешь служить седмицу с о. Алексеем”. Но о. Николай заявил: ”С о. Алексеем я служить не буду”. – “Почему?” – “Потому что он еретик, хулит Имя Божие, называет Его простым человеческим именем”. – Благочинный строго ему говорит: «Не твое дело рассуждать об этом, твое дело послушание!». Но о. Николай возразил: “Я православный и с еретиком служить не могу”. Никакие приказы благочинного не подействовали на о. иеродиакона, и служить с ученым еретиком о. Алексеем он наотрез отказался. Благочинный донес об этой стычке в самую обитель старейшему начальству, которое и явилось самым гнездилищем всей злобы начинающегося имяборческого движения на Афоне, и всего того, что за этим последовало - горе, горе - увы, увы! Из-за письма, уязвившего их самолюбие!

• вызвало о. иеродиакона на суд. Братству скита и самой обители было уже известно и о споре ученого о. Алексея с о. Мартинианом, и об отказе о. Николая служить с о. Алексеем. И вот, доселе мирное братство, тихое и кроткое житие иноческое, в любви пребывавшее, неожиданно возмутилось явившимся необыкновенным вероисповедным вопросом и пришло в волнение. Весь собор начальства на суде в силе власти своей столкнулся с немощным о. иеродиаконом, и никакими угрозами не мог и на йоту поколебать его благочестия. Он обличил все это сонмище в богохульной ереси. Одновременно с этим произошло разделение всего двухтысячного братства обители св. Пантелеимона и его скита “Новая Фиваида”. Одна часть явилась стороной, согласной с начальством обители, а другая, большая по числу, встала в защиту благочестия, из среды которой во время суда над о. иеродиаконом выступили пламенные ревнители защитники славы Имени Божия. Двух из них этот суд немедленно изгнал из обители. Таково было начало духовной брани (войны) за Имя Божие.

Внешне жизненный порядок обители, что касается чина и послушания, оставался нерушимо тем же, каким и был. Внутренняя же сторона, духовная, непримиримо разделилась. После безрезультатного суда над о. иеродиаконом старцы – начальники и часть братства, соизволившая их злочестию, начали все больше и больше изощряться в злословии и поношении Истины, выраженной в книге о. Илариона: Имя Божие есть, Сам Бог», «Имя Iисус Христос есть, Сам Iисус Христос», по неотделимости имени от Лица. По изощрению ученого о. Алексея (Киреевского), и по действию диавола, эту истину ненавидели и прилагали все старание привлечь на свою сторону все исповедническое братство, которое числом превосходило имяборческую сторону. Но как морские волны разбиваются о каменные скалы, так и льстивые их попытки восстания на истину сокрушались о твердыню благочестия братии исповедников Имени Божия.

Два изгнанные инока пришли в нашу обитель в скит св. Апостола Андрея Первозванного излить свою скорбь о. Антонию (Булатовичу), который был известен между русскими во св. Горе Афонской своей высокой духовной жизнью и происхождением. Касаясь его личности, сейчас же необходимо кратко описать некоторую часть его биографии, которая входит в непосредственную связь с истиной, выраженной в книге “На Горах Кавказа”. О. Антоний, в мире Александр Ксаверьевич Булатович, происходил из дворянского рода грузин, сын генерала. С детства он отличался необыкновенной религиозностью, унаследованной от благочестивых родителей-грузин. По окончании Петербургского Императорского лицея, во исполнение воли родителя он поступил на военную службу в лейб-гвардии Его Величества Гусарский полк. Еще до военной службы, студентом лицея, он сильно почитал о. Иоанна Кронштадтского. Это чувство, как и сама религиозность, хранились в нем и в дни военной службы, хотя и вращался он в среде веселого молодого офицерского общества, но не более как по службе. Но это не поколебало его внутреннего религиозного настроения. По смерти же отца своего генерала молодой Булатович, будучи по внешнему положению блестящим офицером в чине ротмистра, по внутреннему же настроению, тяготясь шумной суетою мира сего, решил последовать тайному влечению сердца – уединиться в тихую обитель смиренных иноков. По благословению чтимого им о. Иоанна Кронштадтского он исполнил заветное желание – ушел с военной службы в отставку и для обучения себя на поприще иночества, поступил в Никифоровское подворье в Петербурге, настоятелем которого был один из близких к о. Иоанну Кронштадтскому духовных лиц. В одну из поездок к о. Иоанну Кронштадтскому этот настоятель взял с собой и нового послушника Александра (Булатовича). Когда настоятель был принят о. Иоанном во внутренние комнаты, послушник Александр оставался в передней и, по обычаю монашескому молясь, перебирал четки, в мыслях усердно желая, чтобы о. Иоанн сказал ему слово в руководство. И вот слышит – идут по коридору оба – о. настоятель и сам о. Иоанн провожает его. Когда они вышли в переднюю, послушник Александр поклонился в ноги о. Иоанну, о. Иоанн благословил его, вынул из-под полы книгу и сказал: “А это тебе в руководство”. Поразительно точный ответ на мысленное желание послушника Александра. Приняв благословение и поцеловав книгу, послушник Александр был вне себя от радости. По возвращении своем, пожив некоторое время на том же подворье, послушник Александр решил совсем удалиться из многомятежной России, во св. Гору Афонскую. Испросив на это благословение у о. Иоанна Кронштадтского, он оставил шумную родину, приехал на Афон и поступил в скит св. Апостола Андрея Первозванного. В то время игуменом и настоятелем скита был чудный маститый старец схиархимандрит Иосиф, который с радостью принял новоприбывшего послушника Александра. Как новоприбывший послушник, Александр первоначально, по обычаю, занимал номер в гостиннице. В беседе с духовным старцем игуменом Иосифом он открыл ему о себе все, отдавая ему себя в духовное руководство. Игумен же Иосиф, видя в нем высокое призвание, по совету старшей братии, назначил ему уединенную келью. За вратами скита, в скитском саду есть несколько маленьких каливок (келий) для желающих уединяться кому-либо из братии, ему и предложили их на выбор. Облюбовав одну из них, с благословения о. игумена Иосифа и старшей братии, он поселился в ней на уединение с условием, на все Богослужения приходить в собор скита, а также и на общую братскую трапезу. Пожив несколько лет в своем уединении под руководством самого игумена Иосифа, он принял от него пострижение в схиму с именем Антония. Проводя жизнь безмолвную о. Антоний был далек от всяких сведений не только посторонних, но даже и своей обители. Он замкнул себя в тесных стенах своей маленькой каливки и никто никогда не видал его вне кельи, кроме соборного храма и братской трапезы, и всегда со связанным языком, спешащим в свою каливку. Поэтому ничего положительно он не знал и о возникшем духовном потрясении в Пантелеймоновском монастыре. Священный же сан он принял в силу одной необходимости, о которой разговор будет лишним и отвлеченным от настоящего вопроса. Все вышесказанное о нем соприкоснется с важнейшим вопросом об Имени Божием, о чем и будем сейчас говорить.