Часть 3.

Апология веры во имя Божие

Иеросхимонах Антоний Булатович

       Издание «Религиозно-философской Библиотеки»

            Печатня А.И. Снегиревой  Москва

                       1913.

О Г Л А В Л Е Н И Е

Стр.

О т   Р е д а к  ц и и.

            Ознаменованный величайшим напряжением политических сил Европы, 1912 год знаменателен и духовным подъемом. Правда, в широких кругах эти религиозные течения известны весьма недостаточно, однако по существу они бесконечно значительнее, чем судьба всех Балканских государств, вместе взятых. И, вспоминая об этом изумительно богатом последствиями годом, отныне и навеки будет волноваться верующее сердце, отныне и навеки будет влечься к нему созерцательный ум.

            Подобно волне землетрясения, по всей вселенской церкви, от Юга и до Севера, от Востока и до Запада прошло негодование, когда несколько легкомысленных и подпорченных рационализмом монахов дерзнули посягнуть на тот нерв Церкви, в который сходятся все прочие нервы, - на тот догмат, в отрицании которого содержится отрицание всех догматов, - на ту святыню, которая лежит в основе святынь церковных. Если бы  ничего не было еще, кроме этой волны 1912-го года, то и ее одной было бы слишком достаточно, чтобы как картонные домики сбросить построения хулителей Церкви, говорящих о ее мертвенности, о ее казенности, о ее застое, о ее параличности. Церковь слишком велика, чтобы трогаться из-за пустяков. Неподвижность ее – неподвижность величия, а не смерти. Но когда покушение на нее задевает ее за живое – она являет свою мощь, она содрогается. Так содрогнулась она и ныне, когда со всех концов, - из глухих провинциальных монастырей и из столиц, - у полуграмотных подвижников и у образованных деятелей вырвался из груди общий крик негодования и возгорелось дружное желание вступиться за дражайшее достояние верующего сердца. Отступники Церкви требовали знамения – да умолкнуть: вот оно!

            Но где центр этой волны? – Да где же, как не в исконной твердыне православия? Где же, как не в том исторически беспримерном и неподражаемом государстве монахов, которое живет наперекор законам земных государств. На Афоне не пахнет ни дымным, ни бездымным порохом, и провинившиеся граждане его наказываются не тюрьмами, а лишением сладкого дыма духовного отечества. Но этим мистическим облаком – этим священным покровом Пречистой Девы – искони веков приосеняется он, как действующий кратер, и на протяжении всей истории человечества, от времени до времени, бурно напоминает дольним о горнем. – Холодно в культурном мире. Непроницаемая каменная кора рационализма затягивает огненный океан благодати всюду. Но вечно кипит в Уделе Пресвятой и Пречистой Матери Божией та и опаляющая и согревающая лава, без которой замерзло бы человечество. Таким-то духовным извержением, в ряду других, явился 1912 год. Прозвание же ему, - если позволительно предвосхитить историю лишь имеет быть написанной в будущем – прозвание ему:

«Год афонских споров об Имени Иисусове».

            Услышав это соблазнительное слово, читатель вероятно поспешит осудить и  книгу, ныне издаваемую, и Редакцию, ее издающую. «Новое старообрядчество!» «Невежество!» «Монашеское изуверство!» «не учились в семинарии!» «Смешивают!» «Не понимают!» «Путают!» и т.п. – вот образчики тех суждений, которые приходится слышать от большинства интеллигентствующих. А большинство это знает из всего этого движения только то, что где-то на Афоне перессорились или даже, - по другому варианту, - передрались какие-то невежественные монахи и изгнали почтенного игумена за обличение их  сумасбродных взглядов на Имя  Иисусово. И  действительно, знать много более того об этих спорах доселе было трудно: со стороны противников «достопоклоняемости» Имени Иисусова, прозванных «имеборцами», во всей истории этих споров, кроме рационалистического душевного склада, легкомысленной ругани и клеветнических наветов, доселе ничего показано не было; защитниками же Божественности Имени Иисусова, или, так называемым «имепоклонникам» или «имеславцам», приходилось молчать, ибо уста их были заграждены стараниями их противников…

И вот, под гром Балканской войны, под свист и шипение имеборческих пасквилей, при позорном молчании богословских журналистов, шли споры по вопросу, работа над которым составляет церковное послушание нашего времени, и отрицание которого обнаруживает, «коего духа» отрицатели.

Внешняя же история споров такова:

Вероятно, не всем читателям известно, что дух древнего отшельничества Фиваиды и Сирии, - дух так мало подходящий к нынешнему деловому веку, вовсе не умер, но жив и действенен даже доныне. Северный и южный склоны Западного Кавказа процветают многочисленными отшельниками, живущими то в одиночку, то по два, по три на значительных друг от друга расстояниях. Среди них один из наиболее видных представителей (если не прямо самый крупный) – схимонах Иларион. Этот-то 80-летний старец и послужил поводом к всестороннему церковному обсуждению существеннейшего вопроса нашего времени.

Прожив 21 год на Старом Афоне, он, с благословения старцев, решил посвятить остаток дней своих отшельническому созерцанию, и в течение многих лет подвизался на северном склоне Кавказских гор. Достояние своего духовного опыта он изложил в книге «На горах Кавказа», по литературной форме представляющей собой жизнеописание автора и некоторых других кавказских отшельников, а по существу – раскрывающей основы умного делания, т.е. излагающей учение об «Иисусовой молитве». Опираясь на древних отцов, и из современных церковных писателей в особенности на о. Иоанна Кронштадтского и на епископа Игнатия Брянчанинова, схимонах Иларион выясняет в своей книге, что спасительность молитвы Иисусовой – в привитии сердцу сладчайшего Имени Иисусова, а оно Божественно, оно Сам Иисус, ибо Имя неотделимо от именуемого.

Эта книга, пропущенная духовною цензурою, которая не нашла в ней ничего предосудительного, и одобренная многими тружениками духовного делания, однако осталась малоизвестною в широких кругах церковного общества.

Через некоторое время потребовалось 2-е издание той же книги, причем на это издание дано было благословение одним из высокочтимых представителей русского старчества. В связи с этим изданием и произошли главные волнения и наветы имеборцев. Но это не помешало Киево-Печерской Лавре выпустить в конце 1912 года ту же книгу 3-м изданием. Очевидно, и Лавра не нашла в ней ничего предосудительного. Вот почему можно спокойно не считаться с осуждением ее архиепископом Антонием. К тому же, сперва он грубо осудил книгу и автора ее, однако, как нам достоверно известно, не читав книги и не зная автора. Затем , формально сблизив учение именепоклонников с хлыстовством, он ставит знак равенства между учением о.Илариона и учением хлыстов и пытается замарать позорным пятном уважаемого Старца, обвиняя его чуть не в свальном грехе* и объявляя все вообще движение «гнилью и сумасбродною бессмыслицею впавших в прелесть мужиков».

___________

            Из этого краткого очерка внешней истории споров об Имени Иисусове делается неоспоримою настоятельная потребность в серьезном обсуждении волнующих тем, ибо то, что было доселе в печати (кроме книги о. Илариона, послужившей поводом для споров), - никак не может быть признано таковым. Доселе ведь одним не была предоставлена возможность говорить о том, во что они вникли, а другим не приходила в голову мысль вникнуть в то, что они развязно осудили. Пора оставить книгу и личность о. Илариона в покое и по существу разобраться в пререкаемом учении о Божественности Божиих Имен вообще и Имени Иисусова – в частности.

            Можно допустить, что история споров связана со многими местными и личными столкновениями и даже дрязгами: так бывало в истории и других догматических споров. Но все это временное и преходящее. А вечно и непреходяще самое выяснение основного вопроса. Возможно, что эти личные столкновения промыслительно оказались поводом к выяснению столь существенного вопроса об Имени Божием. Как вопрос центральный, он связывается со всеми точками духовного понимания жизни, со всем кругом веры, и нет ничего удивительного, что в поднявшихся спорах выступают мотивы разнообразнейшие. Для  церковного   решения их требуется весьма немало подготовительных специальных трудов. Настоящее же сочинение, первый из таких трудов, начинает с того, с чего и должно начинать, - с Библейского и святоотеческого учения об именах Божиих. При этом оказывается, что учение именопоклонников о Божественности Имен Божиих есть не что иное, как частный случай общего Церковного учения о Божественности всякой энергии  Божией. Но возникающие при этом философские, психологические, исторические и пр. вопросы Автором сознательно обходятся. Так, конечно, и следует начинать. Однако, данная работа не только не исключает, но и требует новых работ, в ином направлении, в иных срезах расследующих те же вопросы.

            Сознавая, что сочинение иеросхимонаха Антония, по способу обсуждения вопроса, наиболее подходит для лиц монашествующих и, б. м. не везде будет вполне понятно лицам, в миру живущим, Редакция надеется с Божией помощью, выпустить и нечто иное, более подходящее для этих последних.

            В заключение должно сделать одну оговорку. «Апология  веры», писалась на Афоне, в самый  разгар войны и ожесточенных споров, писалась в виду необходимости скорейшего появления ее, крайне спешно, при условиях вовсе не благоприятных научным исследованиям. С другой стороны, и печатание велось быстрым темпом. Сношения Редакции с Автором, по дальности расстояния и по условиям военного времени, были затруднительны и замедлены так, что не было возможности получить решение Автора по тому или другому недоразуменному пункту.

            Этою спешкою появления книги объясняются  некоторые внешние недостатки ее, неточности и неясности, взять на себя устранение которых, без сношения с Автором, Редакция не считала своим правом. Но, несмотря на таковые недостатки, в общей высшей оценке издаваемого труда, Редакция может опереться на авторитетный отзыв о нем, принадлежащий перу одного из наиболее уважаемых и заслуженных богословов нашей родины. Вот текст отзыва, явившийся в качестве ответа на полуофициальный запрос о нем Епископа, заинтересовавшегося «Апологией веры»:

                             «Ваше Преосвященство,

                                                   Высокочтимый Владыка!

            Весьма внимательно и даже с большим удовольствием прочитал я присланные Вами тетради. Веет духом истого монашества, древнего, подвижнического.

            Дело, конечно, совсем не так просто как взглянул на него рецензент книги о. Илариона. Корнями своими вопрос об Иисусовой молитве и имени Спасителя уходит к исконной и доселе нерешенной, точнее – неоконченной борьбе противоположностей идеализма, или, что то же, реализма и мистицизма, с одной стороны, - номинализма, - он же и рационализм и материализм, - с другой.

            Простецы из истых подвижников и не мудрствующие лукаво или опростившиеся богословы, - как Игнатий Брянчанинов, еп. Феофан, о. Иван, - непосредственным опытом и интуитивно постигли, как и ранее их многие отцы и подвижники постигали, - истину, до коей ученым книжникам и философам приходится добираться с большими трудностями и окольными путями схоластики и сложных процессов мышления.

             Истое христианство и Церковь всегда стояли на почве идеализма в решении всех возникавших вопросов - вероучения и жизни. Напротив, - псевдо- и антихристианство и инославие всегда держались номинализма и рационализма.

            Грани истории номинализма: софисты и т.д. до Ницше. Это в философии, а в Церкви: распявшие Христа архиереи, евионеи, Арий и т.д. до Варлаама и графа Толстого.

            Грани истории реализма: Сократ с Платоном… до Гегеля с его правою школою и Достоевского – в философии и художественной литературе, а в Церкви: Евангелие, Ап. Павел и т.д. до Паламы и о. Ивана.

            Идеализм и реализм лежат в основе учения о единосущии и троеличности Божества, о богочеловечестве Спасителя, о Церкви, таинствах, особенно Евхаристии, иконопочитании и др.

             И я лично весь на этой стороне. Рецензент Рус. Инока и апологет о. Илариона говорят не одно и то же, а совсем противоположное. И апологет далеко не невежественен и неразвит формально, - напротив, полное невежество и непонимание дела на стороне рецензента.

            Вам известны, конечно, продолжительные и ожесточенные споры средневековья между номиналистами и реалистами когда делались и попытки к их примирению, - но неудачные, ибо они стояли на совершенно предмету чуждой почве схоластики и рационализма.

            В Церкви Восточной споры Варлаамитов и Паламитов также не решили вопроса научно и догматически, а только канонически, на поместных соборах. Но тут нужен не канон, а догмат, коего пока нет.

            Мне суждена жизнь в эпоху подъема волны материалистическо-рационалистическо-номиналистической. Но есть признаки начинающегося возрождения идеализма-реализма-мистицизма.

            Притом предстоит всероссийский собор.

            В виду всего этого вопрос, поднятый афонитами, я считаю весьма своевременным для всеобщего обсуждения. Он может дать повод к перенесению спора об имени Иисус в общедогматические области и вызвать попытки, если не к решению, то хотя к уяснению исконного спора ( надо заметить, что эти противоположности есть и в искусстве – живописи, музыке, литературе, да и вообще во всем – в том или ином виде).

___________

            В частности об имени Иисус и о молитве Иисусовой.

            Отеческие цитаты непререкаемо удостоверяют истинность и православность защитников имени и молитвы. Некоторые, быть может, неудачны и представляют натяжки. – Можно найти другие и в большем числе. Но правда на стороне апологета.

            Главными местами из Н.З. могут служить Мф. 7,22 и, особенно, Лк. 9,49-50. Догматически я понимаю и толкую так:

            Слово всякого языка и во всяком виде, пока оно живо и произносится устно или умно, есть, конечно, отражение идеи и имеет реальную  связь с идеей, а  идея – тоже  реальность,  имеющая и  ипостасное  бытие. Пример: рус. «благо, греч. to agaJou»  и т.д., - это слова, - затем «идея-благо», и, наконец, «Благо-Бог, триипостасный». Также и имя «Иисус», евр., а рус. «Бог-спасение» или «Бог-Спаситель» или «Богочеловек», - идея Богочеловека и ипостась Богочеловека. Спаситель Богочеловек может именоваться на бесчисленном множестве языков, живых, мертвых и будущих, и бесчисленное количество раз – телесно и  духовно. И все эти бесчисленные слова-имена имеют свою реальность и ипостасность, как в произносящем субъекте-человеке, так и в произносимом объекте-Богочеловеке. Кто бы, когда бы, как бы ни именовал Спасителя, именующий каждый раз вступает в такое или иное отношение реальное к именуемому. Я хочу сказать: раз известное слово-имя соединено с известною идеею и ее отражает в себе, то пока эта связь есть ( а она не может не быть, ибо слово есть принадлежность существа разумного), необходимо бывает и реально-ипостасное отношение субъекта-лица, произносящего слово, к идее, коей носителем является объект-произносимый, тоже лицо. Таким образом, субъект (лицо, ипостась), произносящий слово «Иисус» или «Богочеловек» или «Бог-Спаситель», - необходимо  вступает в то или иное отношение,  реальное  к идее и ипостаси Богочеловека.

            То же надо сказать и обо всех вообще именах, напр. «сатана, ангел, угодник Божий» и т.д. Возьмем «о. Иван Кронштадтский». Ранее отца Ивана этого имени не было, - оно дано именно ему, выражает его идею и отражает его личность. Быть может, оно и умрет когда-нибудь и совсем исчезнет из человеческой речи. Но пока оно живо и произносится разумными существами, оно необходимо  ставит произносящего в то или иное отношение, притом, конечно, реально, поскольку реально произносят и произносили, к реально- сущей  в лице о. Ивана идее, выражаемой его именем, - т.е. поскольку и кто называет о. Ивана и сам о. Иван суть реальности и ипостаси.

            Так  - каждое имя и всякое слово.

            Затем я не вхожу в специальности гносеологии и онтологии этого вопроса. Ибо из сказанного, думается мне видно, что глумящиеся над именем Иисус в душе ли, устно ли, на записках и т.д. – все равно, - ведь знают, что выражает имя и к кому оно относится, - следовательно, необходимо глумятся и над Самим Спасителем. Да и не могут не знать, и никакими софизмами нельзя очистить  этого глумления – только покаянием .  Поэтому-то хула на Духа не  прощается, и за всякое, даже праздное, слово человек даст ответ. И никто, говорящий в Духе Святом, не говорит: анафема Иисус (вообще Иисус, без всяких определений, - ибо с момента, как  logoz sarx egeneto, есть только один истинно-Иисус - Спаситель Богочеловек), и  никто не может сказать: Господь Иисус, только Духом Святым. Глумились над защитниками имени Иисус и молитвы Иисусовой, конечно, по  недомыслию, а вернее, по отсутствию истинно-христианского  чувства, которое всегда может указывать истинным христианам верный путь во всех соблазнах и недоумениях, - что и видим в монахах-простецах.

            Ведь мы живем и движемся и существуем в Боге-Отце, Сыне и Духе, - в Богочеловеке-Спасителе. Не только наше внесознательное бытие, не только наша духовно-телесная жизнь в Нем, - но в Нем и наши движения, - телесные и духовные. Наша мысль есть движение духа, наше слово есть духовно-телесное движение. И это движение может ставить нас в более тесное единение с Богом, как бы дает нам осязать Бога (деян.17, 27 - 28). Поэтому произносящий молитву Иисусову реально соприкасается с Самим Богом Иисусом, - как Фома, осязает его духовно.

К сожалению, не располагаю  временем к более подробному раскрытию этого важного предмета.