Глава 7

(ПОСЛАНИЕ СВЯТЕЙШЕГО СИНОДА)

БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ, СВЯТЕЙШИЙ     ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩИЙ ВСЕРОССИЙСКИЙ СИНОД

всечестным братиям, во иночестве подвизающимся.

(Печатается по изд.: Церковные Ведомости, № 20, 18 мая, 1913 года.)

Благодать вам и мир от Господа Иисуса Христа да умножится!

Появившееся в последнее время и смутившее многих право­славных, монахов и мирян, учение схимонаха Илариона о сладчайшем Имени Господнем Иисус было предметом тщатель­ного рассмотрения в Святейшем Синоде. Для достижения воз­можного беспристрастия, Святейший Синод выслушал три до­клада (при сем прилагаемые), составленные отдельно один от другого, и, по достаточном обсуждении, единогласно присоеди­нился к окончательным выводам этих докладов, тем более, что эти выводы вполне совпадают и с суждениями греческих бого­словов с острова Халки, и с решением Святейшего Вселенского Патриарха и его Синода. Не входя здесь в подробное изложение новоявленного учения и всех доказательств его неправославия (желающие могут прочитать эти подробности в прилагаемых до­кладах), Святейший Синод находит достаточным указать здесь лишь самое главное и существенное, с одной стороны, в учении о. Илариона, как оно изложено в книге: «На горах Кавказа», а с другой — в мудрованиях его Афонских последователей, как эти мудрования выражены в «Апологии» иеросхимонаха Антония (Булатовича) и в разных воззваниях и листках, рассылаемых с Афона (некоторые от имени «Союза Архангела Михаила»).

Что касается, прежде всего, книги «На горах Кавказа», то она нашла себе довольно широкое распространение среди мона­шествующих и встречена была сочувственно; и не удивительно: она имеет своим предметом самое драгоценное сокровище по­движников «умного делания»; она утверждает необходимость этого делания, иногда пренебрегаемого современным монашест­вом; она дает ясное выражение многому, что переживалось са­мими подвижниками на опыте, но в виде неясных предощу­щений и догадок. Беспристрастно судить о такой желанной кни­ге, тем более осудить ее, заметив ее недостатки, было нелегко; всякого должна была связать боязнь, как бы, осуждая недостатки книги, не набросить какую-либо тень и на самые святые истины, в защиту которых она выступила. При всем том, с первого же своего издания книга эта многим опытным в духовной жизни показалась сомнительной. Святейшему Синоду известна, напр., одна из знаменитых наших северных обителей, где чтение книги «На горах Кавказа» было запрещено старцами.

В чем же ошибка о. Илариона? В том, что, не довольствуясь описанием умного делания, его духовных плодов, его необходимости для спасения и проч., о. Иларион поддался искушению дать свое как бы фило­софское объяснение, почему так спасительна молитва Иисусова, и, позабыв руководство св. Церкви, заблудился в своих измыш­лениях, выдумал, как он сам говорит, «догмат», не встречавшийся раньше нигде и приводящий не к возвеличению сладчайшего Имени Иисус и не к вящему утверждению умного делания (каково было, думаем, намерение о. Илариона), а совершенно наоборот.

В самом деле, спросим себя, что есть молитва Иисусова, по разуму св. Православной Церкви? Она есть призывание Господа Иисуса Христа. Как Иерихонский слепец взывал: «Иисусе, сыне Давидов, помилуй мя», и не переставал взывать, не смотря ни на что, пока Господь не внял его мольбам («Господи, да прозрю» и пр.); так и подвижник умного делания с верою несомненною, со смирением и постоянным очищением сердца непрестанно взы­вает Господу Иисусу, чтобы Он пришел и дал «вкусить и видеть, яко благ Господь». Из Св. Евангелия мы знаем, что Бог не остав­ляет «избранных Своих, вопиющих к Нему день и нощь» (Лук, XVIII, 7), что Он дает им Свою благодать, что Он (со Отцем и Духом) «приходит и обитель у таких людей творит» для Себя. А где благодать Святого Духа, там и плоды Духа, «где Бог, там и вся благая», как говорил один подвижник; там царство Божие. Вот в чем источник и причина и все объяснение тех высоких, сладостных состояний, которые свойственны высшим степеням умного делания и которые захватывают не только душу, но вы­ражаются и в телесной жизни человека: они — дар Источника всяких благ в ответ на наше прошение, и дар совершенно сво­бодный, объясняемый только благостию Дающего, Который волен и дать и не дать, увеличить или уменьшить и совсем отнять Свои дары. Но это столь естественное, столь утешительное, так возбуждающее в нас любовь ко Благому Господу объяснение показалось о. Илариону и его последователям недостаточным, и они решили заменить его своим: молитва Иисусова, будто бы, спасительна потому, что самое Имя Иисус спасительно, — в нем, как и в прочих именах Божиих, нераздельно присутствует Бог. Но, говоря так, они, должно быть, и не подозревают, к каким ужасным выводам неминуемо ведет такое учение. Ведь, если оно право, тогда, стало быть, и несознательное повторение Имени Божия действенно (о. Булатович так и говорит на стр. 89 своей «Апологии»: «Хотя и не сознательно призовешь Имя Господа Иисуса, все-таки будешь иметь Его во Имени своем и со всеми Его Божественными свойствами, как книгу со всем, что в ней написано, и хотя призовешь Его как человека, но все-таки бу­дешь иметь во Имени "Иисус" и всего Бога»). Но это противо­речит прямым словам Господа: «Не всякий глаголяй Ми: Господи, Господи» и пр. Если бы новое учение было право, тогда можно было бы творить чудеса Именем Христовым и не веруя во Христа, а Господь объяснял апостолам, что они не изгнали беса «за неверствие» их (Матф. XVII, 20). Непонятны, при объяснении о. Илариона и его последователей, события, подобные описанно­му в Деян. XIX, 14. Главное же, допускать (вместе с о. Булатовичем), что «самым звукам и буквам Имени Божия присуща бла­годать Божия» (стр. 188) или (что, в сущности, то же самое) что Бог нераздельно присущ Своему Имени, значит, в конце концов, ставить Бога в какую-то зависимость от человека, даже более: признавать прямо Его находящимся как бы в распоряжении человека. Стоит только человеку (хотя бы и без веры, хотя бы бессознательно) произнести Имя Божие, и Бог как бы вынужден быть Своею благодатию с этим человеком и творить свойствен­ное Ему. Но это уже богохульство! Это есть магическое суеве­рие, которое давно осуждено св. Церковью. Конечно, и о. Иларион, и все его единомышленники с ужасом отвернутся от тако­го хуления, но если они его не хотят, то должны усумниться в самом своем «догмате», который необходимо приводит к такому концу.

Не менее опасными выводами грозит новое учение и для са­мого подвижничества, для самого «умного делания». Если благо­дать Божия присуща уже самым звукам и буквам Божия Имени, если самое Имя, нами произносимое, или идея, нами держимая в Уме, есть Бог: тогда на первое место в умном делании выдвигает­ся уже не призывание Господа, не возношение к Нему нашего сердца и ума (зачем призывать Того, кого я почти насильно держу уже в своем сердце или уме?), а скорее самое повторение слов молитвы, механическое вращение ея в уме или на языке. Иной же неопытный подвижник совсем позабудет, что эта мо­литва есть обращение к Кому-то, и будет довольствоваться одной механикой повторения, и будет ждать от такого мертвого повто­рения тех плодов, какие дает только истинная молитва Иисусова; не получая же их, или впадет в уныние, или начнет их ис­кусственно воспроизводить в себе и принимать это самодельное разгорячение за действие благодати, другими словами, впадет в прелесть. Едва ли о. Иларион пожелает кому либо такой участи...

Последователи о. Илариона, писавшие «Апологию» и воз­звания с Афона, считают себя продолжателями св. Григория Паламы, а противников своих — варлаамитами. Но это — явное недоразумение: сходство между учением св. Григория и этим новым учением только внешнее и притом кажущееся. Именно св. Григорий учил прилагать название «Божество» не только к су­ществу Божию, но и к его «энергии», или энергиям, т.е. Боже­ственным свойствам: премудрости, благости, всеведению, всемо­гуществу и проч., которыми Бог открывает Себя во-вне, и, таким образом, учил употреблять слово «Божество» несколько в более широком смысле, чем обыкновенно. В этом многоразличном употреблении слова и состоит все сходство учения св. Григория с новым учением, по существу же между ними различие полное. Прежде всего, святитель нигде не называет энергий «Богом», а учит называть их «Божеством» (не Феос, а феотис). Различие же между этими названиями легко видеть из такого примера. Гово­рится: «Христос на Фаворе явил Свое Божество», но никто не скажет: «Христос на Фаворе явил Своего Бога»: это была бы бессмыслица или хула. Слово «Бог» указывает на Личность, «Божество» же на свойство, качество, на природу. Таким обра­зом, если и признать Имя Божие Его энергией, то и тогда можно назвать его только Божеством, а не Богом, тем более не «Богом Самим», как делают новые учители. Потом, святитель нигде не учит смешивать энергий Божиих с тем, что эти энергии произво­дят в тварном мире, — действия с плодами этого действия. Напр., апостолы видели на Фаворе славу Божию и слышали глас Божий. О них можно сказать, что они слышали и созерцали Божество. Сошедши с горы, апостолы запомнили бывшее с ними и потом рассказывали другим, передавали все слова, слышанныя ими. Можно ли сказать, что они передавали другим Божество? Был ли их рассказ энергией Божией? Конечно, нет: он был только пло­дом Божией энергии, плодом ея действия в тварном мире. Между тем, новые учители явно смешивают энергию Божию с ее плода­ми, когда называют Божеством и даже Самим Богом и Имена Божии, и всякое слово Божие, и даже церковные молитвословия, т.е. не только слово, сказанное Богом, но и все наши слова о Бо­ге, «слова, коими мы именуем Бога», как пишется в возражениях на «Акт о исповедании веры» Пантелеимонова монастыря (в скобках, среди слов св. Симеона, Нового Богослова). Но ведь это уже обоготворение твари, пантеизм, считающий все существую­щее за Бога. Справедливо на эту именно опасность указано в отзыве богословов Халкинской греческой школы. В этом смеше­нии твари и Божества скорее можно усмотреть сходство не с св. Паламой, а именно с Варлаамом и его последователями, которых св. отец обличал, между прочим, и за допущение как бы двух родов Божества: созданного и не созданного (см. у Преосв. Порфирия. История Афона. Т. III, стр. 748).

В защиту своего мудрования «Апология» и другие едино­мышленные ей писания приводят немало мест из Слова Божия и творений св. отец. Но недаром о. Иларион признавался духовни­ку, что положение его нового догмата «не встречается нигде»: приводимые места не доказывают мысли приверженцев этого догмата, как это подробно указывается в прилагаемых при сем докладах. Выражения «имя Твое», «имя Господне» и подобн. на языке священных писателей (а за ними и у отцев Церкви, и в церковных песнопениях, и молитвах) суть просто описательные выражения, подобные: «слава Господня», «очи, уши, руце Гос­подни» или, о человеке, «душа моя». Было бы крайне ошибочно понимать все такие выражения буквально и приписывать Госпо­ду очи или уши или считать душу отдельно от человека. Так же мало оснований и в первых выражениях видеть следы какого-то особого учения об Именах Божиих, обожествления Имен Божи­их: они значат просто — «Ты» или «Господь». Весьма многие места Св. Писания, кроме того, перетолковываются привержен­цами нового догмата совершенно произвольно, так что справед­ливо было бы им напомнить анафематствование на «пытающихся перетолковывать и превращать ясно сказанное благодатию Святаго Духа» (Триодь Греческая, стр. 149), каковое анафематство­вание они сами приводят в воззвании Союза Архангела Михаила (пункт 6). В прилагаемых докладах указаны примеры таких пере­толкований, здесь же достаточно одного. В возражениях на «Акт о исповедании» пантелеимоновцев приводятся слова Симеона, Нового Богослова: «Слова человеческие текучи и пусты, слово же Божие — живо и действенно». Где же здесь речь об Имени Божием, спросит кто-либо. Здесь речь или о творческом слове Божием (напр., «да будет свет, и бысть свет» и под.), или же о "Предвечном рождении Сына Божия — Бога Слова. Составитель «возражения» просто после «слово же Божие» подставил от себя в скобках: «т.е. слова, коими мы именуем Бога», — и полу­чил, чего хотел, забывая, что слов, исходящих из уст человечес­ких, хотя бы и о Боге, нельзя приравнивать к словам, исходящим из уст Божиих.

С особою силою приверженцы нового догмата ссылаются на почившего о. Иоанна Кронштадтского в доказательство своего учения. Но удивительно: сочинения почившего распространены широко, читали их, можно сказать, все, почему же до сих пор никто не заметил в этих сочинениях такого учения, кроме о. Илариона и его последователей? Уже это одно заставляет усом­ниться в правильности ссылок на о. Иоанна. Вчитавшись же в слова о. Иоанна, всякий может убедиться, что о. Иоанн говорит только о том, свойственном нашему сознанию явлении, что мы при молитве, при произношении Имени Божия в сердце, в частности, при молитве Иисусовой, не отделяем в своем созна­нии его Самого от произносимого Имени, Имя и Сам Бог в мо­литве для нас тождественны. О. Иоанн советует и не отделять их, не стараться при молитве представлять Бога отдельно от Имени и вне его. И этот совет для молитвенника вполне необходим и по­нятен: если мы, так сказать, заключим Бога в Имя Его, нами уст­но или только мысленно в сердце произносимое, мы освободимся от опасности придавать Богу, при обращении к Нему, какой-нибудь чувственный образ, от чего предостерегают все законоположители невидимой брани. Имя Божие во время молитвы для нас и должно как бы сливаться, отождествляться с Богом до не­раздельности. Недаром и о. Иларион сначала говорил, что Имя Божие для молящагося не прямо «Бог», а только «как бы Бог». Но это только в молитве, в нашем сердце, и зависит это только от узости нашего сознания, от нашей ограниченности, а совсем не от того, чтобы и вне нашего сознания Имя Божие бы­ло тождественно с Богом, было Божеством. Поэтому о. Иоанн, хотя подобно другим церковным писателям и упоминает об осо­бой силе, чудодейственности Имени Божия, однако, ясно дает понять, что эта сила не в самом Имени, как таковом, а в призывании Господа, Который, или благодать Которого, и действует. Напр., мы читаем в сочинении «Моя жизнь во Христе» (т. IV, стр. 30. Издание 2-е, исправленное автором. Спб., 1893 г.): «Везде — всемогущий, творческий дух Господа нашего Иисуса Христа, и везде Он может даже не сущая нарицати яко сущая (Аз с вами есмь... Матф. XXVIII, 20). А чтобы маловерное сердце не помыс­лило, что крест или имя Христово действуют сами по себе, эти же крест и имя Христово не производят чуда, когда я не увижу сердечными очами или верою Христа Господа и не поверю от сердца во все то, что Он совершил нашего ради спасения». Эти слова совсем не мирятся с новым догматом о. Илариона и о. Антония Булатовича, будто «Имя Иисус всесильно творить чудеса вследствие присутствия в нем Божества» (4-й пункт воззвания Союза Михаила Архангела), а напротив подтверждают то, что говорили и писали против такого учения о. Хрисанф и др., т.е. что Имя Божие чудодействует лишь под условием веры, другими словами, когда человек, произнося его, не от произношения ждет чуда, а призывает Господа, Которого имя означает, и Господь по вере этого человека творит чудо. Это же непременное условие чуда указывает в Евангелии и Господь («Если будете иметь веру и не усумнитесь»... Мф. XXI, 21; XVII, 20 и др.). Тем же объясня­ет исцеление хромого и апостол Петр в Деян. III, 16: «ради веры во имя Его, имя Его укрепило сего... и вера, которая от Него, даровала ему исцеление».

Неправда нового догмата изобличается, наконец, и теми вы­водами, какие делают из него его приверженцы, в частности, о. Булатович в своей «Апологии». По нему выходит, что и иконы, и крестное знамение, и самыя таинства церковные действенны только потому, что на них или при совершении их изображется или произносится Имя Божие. Нельзя без крайнего смущения читать XII главу «Апологии» (стр. 172-186), где о. Булатович дает из своего нового догмата объяснение Божественной литургии. До сих пор Церковь Святая нас учила, что хлеб и вино становятся Телом и Кровию Господними потому, что Бог, по молитвам и вере (не самого, конечно, священника или кого-нибудь из пред­стоящих, а Церкви Христовой) «ниспосылает Духа Своего Свято­го и творит хлеб — Телом, а вино — Кровью Христа Своего»... Отец же Булатович в «Апологии» пишет, что таинство совер­шается «именно силою произнесенного Имени Божия», т.е. будто бы просто потому, что над хлебом и вином произнесены слова «Дух Святый», «Имя Святого Духа» и совершено крестное зна­мение с именословным перстосложением (стр. 183-4). А так как над Дарами и раньше произносятся, и не раз, Имена Божии, то о. Булатович и мудрствует, что еще во время проскомидии, «с момента» прободения агнца, «агнец и вино в чаше есть всесвятейшая святыня, освященная исповеданием Имени Иисусова, есть Сам Иисус по благодати, но  не по существу» (стр. 174). В таком случае, почему же Православная Церковь в свое время осудила, так называемых, хлебопоклонников, совершающих по­клонение пред св. Дарами до их пресуществления? Наконец, если бы при совершении таинств всё дело заключалось в произ­несении известных слов и исполнении известных внешних дей­ствий, то ведь эти слова может проговорить и действия испол­нить не только священник, но и мирянин, и даже нехристианин.

Неужели о. Булатович готов допустить, что и при таком совер­шителе таинство совершится? Зачем же тогда нам и законная иерархия? Правда, в прологах и подобных книгах встречаются рассказы о таинствах, совершившихся и без законного совер­шителя, когда произносились (иногда даже в шутку и в игре) установленные слова. Но все такие рассказы свидетельствуют или о том, что Бог иногда «открывается и не вопрошавшим о Нем» (Ис. LXV, I), как, напр., апостолу Павлу, или же о том, что церковных таинств нельзя делать предметом глумления или игры: Бог может наказать за это. Но, во всяком случае, такие рассказы не подрывают Богоустановленного церковного чина. Так от не­правого начала о. Булатович неизбежно приходит и к неправым следствиям, в свою очередь обличающим неправоту начала.

На основании всего вышеизложенного, Святейший Синод вполне присоединяется к решению Святейшего Патриарха и Священного Синода великой Константинопольской Церкви, осу­дившего новое учение «как богохульное и еретическое», и со своей стороны умоляет всех, увлекшихся этим учением, оставить ошибочное мудрование и смиренно покориться голосу Матери-Церкви, которая одна на земле есть «столп и утверждение исти­ны» и вне которой нет спасения. Она, невеста Христова, больше всех лобызает сладчайшее Имя Иисусово и прочие Имена Бо­жии; больше всех знает, как любить и почитать своего Небесного Жениха; но она не позволяет своему почитанию простираться далее должного, не позволяет недальновидным человеческим нашим догадкам и ограниченному нашему чувству становиться выше и как бы поправлять истину, открытую Ей Христом.

Православное же мудрование об Именах Божиих таково:

1. Имя Божие свято, и достопоклоняемо, и вожделенно, по­тому что оно служит для нас словесным обозначением самого превожделенного и святейшего Существа — Бога, Источника всяких благ. Имя это божественно, потому что открыто нам Бо­гом, говорит нам о Боге, возносит наш ум к Богу и пр. В молитве (особенно Иисусовой) Имя Божие и Сам Бог сознаются нами нераздельно, как бы отождествляются, даже не могут и не долж­ны быть отделены и противопоставлены одно другому; но это только в молитве и только для нашего сердца, в богословствовании же, как и на деле, Имя Божие есть только имя, а не Сам Бог и не Его свойство, название предмета, а не сам предмет, и пото­му не может быть признано или называемо ни Богом (что было бы бессмысленно и богохульно), ни Божеством, потому что оно не есть и энергия Божия.

2. Имя Божие, когда произносится в молитве с верою, может творить и чудеса, но не само собою, не вследствие некоей навсегда как бы заключенной в нем или к нему прикрепленной Божественной силы, которая бы действовала уже механически, — а так, что Господь, видя веру нашу (Матф. IX, 2) и в силу Своего неложного обещания, посылает Свою благодать и ею совершает чудо.

3. В частности, святые таинства совершаются не по вере со­вершающего, не по вере приемлющего, но и не в силу произне­сения или изображения Имени Божия; а по молитве и вере св. Церкви, от лица которой они совершаются, и в силу данного ей Господом обетования.

Такова вера православная, вера отеческая и апостольская. Теперь же Святейший Синод приглашает настоятелей и старшую братию находящихся в России честных обителей, по прочтении сего послания, отслужить соборне в присутствии все­го братства молебен об обращении заблудших, положенный в неделю Православия. Затем, если среди братства есть инако­мыслящие и были споры и разделения, инакомыслящие должны выразить подчинение голосу Церкви и обещание впредь от про­извольных мудрований воздерживаться и никого ими не соблаз­нять; все же должны от сердца простить друг другу, что каждый в пылу спора сказал или сделал другому оскорбительного, и жить в мире, содевая свое спасение. Книгу же «На горах Кавказа», как дающую основание к неправым мудрованиям, «Апологию» о. Булатовича и все прочие книги и листки, написанные в защиту новоизмышленного учения, объявить осужденными Церковию, из обращения среди братии монастыря изъять и чтение их вос­претить. Если же будут и после сего упорствующие привержен­цы осужденного учения, то, немедленно устранив от священнослужения тех из таковых, которые имеют посвящение, всех упорствующих, по увещании, предать установленному церковно­му суду, который, при дальнейшем их упорстве и нераскаянности, лишит их сана и монашества, чтобы дурные овцы не пор­тили всего стада. В особенности же Святейший Синод умоляет смириться самого о. схимонаха Илариона, иеросхимонаха Анто­ния и прочих главных защитников нового учения: если до сих пор, защищая свои мнения, они могли думать, что защищают истину церковную, и могли прилагать к себе слова апостола о «покрытии множества грехов» (Иак. V, 20), то теперь, когда вы­сказались и Константинопольская и Российская церковная власть, их дальнейшее настаивание на своем будет уже противо­борством истине и навлечет на них грозное слово Господне: «Кто соблазнит единаго малых сих верующих в Мя, уне есть ему, да обесится жернов осельский на выи его, и потонет в пучине морстей» (Матф. XVII, 6). Но сего да не будет ни с нами, ни с кем другим, но да будет со всеми благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца, и причастие Святаго Духа. Аминь.

Глава 8

Из Определения Святейшего Синода от 18 мая 1913 г.

(Из книги: «Свящ. Павел Флоренский. Переписка с М.А. Новосёловым.

 Томск. 1998 г. стр.248).

(С комментарием редакции настоящего издания)

Православное же мудрование об Именах Божиих таково:

I. Имя Божие свято, и достопоклоняемо, и вожделенно, потому что оно служит для нас словесным обозначением самого превожделенного и святейшего Существа — Бога, Источника всяких благ[1]. Имя это божественно, потому что открыто нам Богом, говорит нам о Боге, возносит наш ум к Богу и пр. В молитве (особенно Иисусовой) Имя Божие и Сам Бог сознаются нами нераздельно, как бы отождествляются, даже не могут и не должны быть отделены и противопоставлены одно другому: но это только в молитве и только для нашего сердца2, в богословствовании же, как и на деле, Имя Божие есть только имя а не Сам Бог  не Его свойство, название предмета, а не сам предмет, и потому не может быть признано или называемо ни Богом (что было бы бессмысленно и богохульно), ни Божеством, потому что оно не есть и энергия Божия3.

2. Имя Божие, когда произносится в молитве с верою, может творить и чудеса, но не само собою, не вследствие некоей навсегда как бы заключенной в нем или к нему прикрепленной Божественной силы, которая бы действовала уже механически,— а так, что Господь, видя веру нашу (Матф. IX, 2) и в силу Своего неложного обещания, посылает Свою благодать и ею совершает чудо4.

3. В частности, святые таинства совершаются не по вере совершающего, не по вере приемлющего, но и не в силу произнесения пли изображения Имени Божия; а по молитве и вере св. Церкви, от лица которой они совершаются, и в силу данного ей Господом обетования5.     Такова вера православная, вера отеческая и апостольская».

"Церковные ведомости". 1913. I8 мая. № 20. с. 285.