способна решить бюрократия: "Бюрократия забыла Церковь. Церковь забыла свою земную задачу — быть естественной народной организацией Русского Царства <...> Если Церковь не остановит революцию, междуусобия не предотвратить..." (81) . В следующем номере "Русского дела" появился отклик Новоселова на эту статью: "Лобызаю Вашу мысль о Церковном Соборе и о скорейшем восстановлении приходской общины <...> Голос русской Земли заглушается  бюрократией и интеллигенцией <...> Грустное сознание, что на епископов надежда плоха <...> Я верю, что на Соборе. где должны сойтись епископы, священно- и церковно-служители и миряне. <...> сердца и умы загорятся огнем Христовой любви и правды, который и выведет нас на путь истинного религиозно-общественного строительства родной земли..." (Соч. 36). Тема перемен в Церкви стала широко обсуждаться в печати.

17 марта 1905 г. последовало решение Св. Синода ходатайствовать перед Государем о созыве весной того же года Всероссийского Собора и избрания Патриарха. Предполагалось созвать Собор в Петербурге, а наиболее вероятным кандидатом в Патриархи предполагался первенствующий иерарх митрополит СПБ Антоний (Вадковский). Православные москвичи увидели в этих планах попытку "синодалов" овладеть положением в новых условиях. 23 марта 1905 г. Новоселов "в собрании частного кружка православных ревнителей Церкви, клириков и мирян" прочел реферат "О воссоздании живой церковности в России". На реферате присутствовало около 60 человек, в том числе Ф. Д. и А. Д. Самарины, проф. П. А. Заозерский, д-р А. А. Корнилов, В. К. Истомин и др. В реферате содержалась просьба к Государю не созывать Собор немедленно, как просил Св. Синод, но отложить его созыв до окончания войны с Японией. Ввиду предстояшего тотчас после войны Собора просить Государя о подготовке всеми членами Церкви соображений о разных сторонах церковной жизни, которые будут представлены будущему Собору как материал для обсуждения (Соч. 37). В прессе запестрели характеристики намерений Св. Синода как "спешки" и даже "церковного переворота". 31 марта 1905 г. Николай II начертал резолюцию на ходатайстве Св. Синода: "Признаю невозможным совершить в переживаемое ныне тревожное время столь великое дело, требующее спокойствия и обдуманности, каково созвание поместного собора. Представляю Себе, когда наступит благоприятное для сего время, по древним примерам православных Императоров, дать сему великому делу движение и созвать собор Всероссийской Церкви для канонического обсуждения предметов веры и церковного управления". 1 декабря 1905 г. был тот срок, когда архиереи должны были дать подробные ответы по всем вопросам будущего церковного переустройства. Эти ответы были затем опубликованы в книге: «Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе» Тт. 1-3. СПб. 1906. В статье "Голос мирянина" Новоселов благодарил Царя за "избытие беды скороспелых решений" и предлагал образовать "Соборное подготовительное совещание" (Соч. 39). И, действительно, было высочайше утверждено Предсоборное Присутствие, деятельность которого продолжалась с 6 марта по 15 декабря 1906 г. и имела результатом четыре объемистых тома. В этой же статье Новоселов призывал не истолковывать царский указ в консервативном смысле: "Не дадим <...> косным защитникам существующего церковного порядка, сторонникам взгляда, что все состоит благополучно, смешивающим живое и живительное благоустроение Церкви с мертвым благообразием кладбища <...>, не дадим им ослабить и затормозить исполнение надежд наших!.. не допустим под предлогом и прикрытием Царского отказа Святейшему Синоду в немедленном созвании Поместного Собора — похоронить в старом бюрократическом сундуке Царскую волю о необходимости преобразования Церкви!" (Соч. 39).

Все свои таланты Новоселов вложил в дело церковного просветительства, чем, по существу, н являлась его издательская деятельность. Выпуски "Религиозно-философской библиотеки" ставили целью воцерковление русского общества, прежде всего интеллигентной молодежи. «Религиозно-философская библиотека» издавалась Новосёловым в 1902-1917 гг. В Вышнем-Волочке, Москве и Сергиевом Посаде вышло 39 выпусков, некоторые выдержали по несколько изданий. Помимо этого Новосёлов выпускал "Издания Религиозно-философской библиотеки" и две серии "Листков "Религиозно-философской библиотеки": "Семена царствия Божия" и "Русская религиозная мысль". Новоселов был составителем большинства выпусков и автором многих из них. Ему же принадлежит ряд предисловий. Цель "Религиозно-философской библиотеки" объявлялась на обложке ряда выпусков: "Идя навстречу пробуждающемуся в нашем обществе интересу к вопросам религиозно-философского характера, группа лиц, связанных между собою христианским единомыслием, приступила к изданию под общим заглавием "Религиозно-философской библиотеки" ряда брошюр и книг, дающих посильный ответ на выдвигаемые жизнью вопросы". Газета "Колокол" разъясняла эту цель: "Христианство и Православная Церковь освещаются в них с тех точек зрения, с которых они наиболее понятны русскому интеллигенту... Книжки разъясняют те вопросы, которые или забыты, или извращены в интеллигентском понимании... Привести отбивающихся от веры в Церковь, дать им возможность пережить живое христианство, христианство со Христом — и имеют целью издания "Религиозно-философской библиотеки"..." (56). Вся Россия знала маленькие розовые книжки Библиотеки.

Выпуск 1 задал тон всей "Религиозно-философской библиотеке". Он призывал вернуться к "забытому пути опытного Богопознания". Не на интеллектуальной, а на нравственной основе покоится "спасительное духовное ведение". Ум сам по себе бессилен прийти к истине и познать Бога. Христианство есть, прежде всего, "новая жизнь"; «К христианству можно относиться с философской, исторической, социальной и др. точек зрения. Между тем христианство есть прежде всего и существенно новая жизнь, принесенная человеческой душе Богочеловеком" (Вып. ХХVIII, с. 7). Соответственно и знание делится на головное, парящее, воздушное и спасительное, сердечное, приобретаемое откровением Духа Божия (Вып. XXIX. с. 7). В ряде выпусков приводится множество примеров обращения к вере под влиянием пережитого религиозного опыта. В итоге: "Итак, под познанием Истины христианские мудрецы разумели не теоретическое познание, добываемое и усвояемое силами формального мышления, а некоторое особое проникновение, вхождение в потустороннюю область вечной Истины, выражающееся в подаваемом свыше "благодатном ощущении" ее, в осиянии и озарении души через «прикосновение» к ней Само-Истины" (Вып. XX. с. 231). Отсюда следует необходимость "связать богословие (Богопознание) с религиозно-нравственным подвигом, поставив его, таким образом, на почву внутреннего опыта" (Вып. XXX. с. 26). Этого не могут сделать "современные наши школьные богословы", зараженные протестантским рационализмом, убивающим живые начатки религиозной жизни, что порождает равнодушие, а часто и отвращение к религии, ведет к атеизму. Школьные богословы подменяют веру "правоверием, т. е. правильным мнением". Представление о правильном движении к Истине подменяется представлением о правильном мнении о Истине. Православие заменяется правоверием (Вып. XXX. с. 41-42). Ниже правоверия стоит "метафизическое лепетание" (Вып. 11. с. 33: слова  М. М. Сперанского).

В Предисловии к выпуску IX Новоселов высказывал мысль, что "только религиозная личность способна дать общественный строй, где сохраняются одновременно и высшие идеалы, и необходимая общественная дисциплина" [с. IV-V]. Здесь же он предупреждает: "Горькое разочарование ждет всякого человека, кто, имея в душе благородные стремления, думает найти удовлетворение в социальном построении, чуждом религиозного начала" (Вып. IV. c. IV). Примером такого безбожного социального устроения является социализм, и Новоселов приводит выступления против социализма Ф. М. Достоевского, В. С. Соловьева, Л. А. Тихомирова. Последний считал, что восстановление правильного религиозного сознания есть "единственное средство оздоровления мира" (Вып. IV. с. 109). Религиозное сознание требует свободы слова, связанной с религиозной свободой — Божиим Даром человеку. Только здесь открывается путь победы над вредными идеями путь слова (Вып. VII). Новосёлов жалуется: "Как ни странно это, но у нас в православной России несвободны не только "пасынки" Церкви, но и "сыны" ее. Вместо того, чтобы быть словесным стадом Христовым, они являются бессловесным множеством, которое вместе со своими "пастырями" пасется жезлом мирских надзирателей" (Вып. VII. с. 65). В социальной жизнивсякая власть условна, договорна. Сделать ее реальной призвано насилие. Отсюда постоянная социальная борьба, единственный выход из которой указывает Л. А. Тихомиров: "Бог — это единственная сила и власть, около которой люди могли бы группироваться естественно, бесспорно, получая каждый свое место" (Вып. V. с. 23). Отсюда следует, что идеалом социальной жизни является Церковь.

Ряд выпусков посвящен Церкви. Прежде всего следует определить границы Церкви. Здесь целью является "с разных сторон ограничить Божественную область Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви (Православной) от сферы католического раскола и протестантского сектантства, ложно мнящих о себе как носителях и обладателях подлинной Христовой Истины" (Вып. XXXI. с. 3-4). Иезуитизм рассматривался как доведенное до своего логического предела латинство (Вып. XXXVI). Католическая мистика характеризуется как разгоряченная и иступленная мечтательность, что в Православии характеризуется как "прелесть". Мистика Православной Церкви трезвенна, проста, основана на смирении. Она призывает не к высоте видений, а к покаянному видению грехов своих (Вып. ХХХVIII].

Гуманизм предстает в "Религиозно-философской библиотеке" сутью истории Нового времени. Существо же гуманизма в "постановке человеческого развития во всех его главнейших обнаружениях на безусловно самостоятельный путь, вне всякого влияния и контроля со стороны Высшего Существа" [Вып. XXVII. с. 6]. Гуманизм ратует за автократическое развитие из себя, через себя и для себя. По отношению к знанию он оборачивается рационализмом, по отношению к нравственности — автономизмом, по отношению к конечной цели нашей жизни — эвдемонизмом. Он культ пытается заменить культурой. Его следствиями являются: деизм, пантеизм, позитивизм, материализм, которые ведут к тотальному пессимизму. В конечном итоге, совлечение с себя образа Божия влечет к совлечению и образа человеческого, к усвоению образа звериного и сатанинского. Антихрист Вл. Соловьева  наиболее адекватный выразитель идей гуманизма (Вып. XXVII).

Много места в "Религиозно-философской библиотеке" посвящено подменам христианства современным безбожным сознанием. Любовь  -  Дар Божий — подменена альтруизмом, "высшим понятием, до которого доработалась человеческая мысль, оставившая почву христианства" (Вып. IX. с. 71). Альтруизм говорит об эволюции морали: "Между альтруизмом и ближним становится человечество, которое и определяет, как и кого должно любить или даже ненавидеть" (Вып. IX. C.19). А это означает отрицание морали. Выясняется, что за безосновным прекраснодушием кроется аморализм. Построить безрелигиозную, автономную мораль невозможно. Единственным основанием морали является религия (Вып. X). Бесплодна и саморефлексия без "чистой и горячей молитвы" (Вып. XV. с. 34). "Почтение" и "уважение" к христианству, о котором говорили многие гуманисты, означает "отрицание Божественного достоинства" (Вып. XVIII. c.4). Божественность христианства доказывает Благодать, а не человеческое разумение. Смысл жизни — не в поисках максимальной суммы наслаждений, пользы, стоического спокойствия, но в стяжании Духа Святого, как это сказано и показано преп. Серафимом Саровским Н. А. Мотовилову.

"Религиозно-философская библиотека" была заметным явлением религиозно-философской жизни Серебряного века. Она пользовалась большой популярностью. Многие темы, затронутые ею, были общими для "Кружка ищущих христианского просвещения": тема опытного постижения догматов, тема стяжания Духа Святого как цели христианской жизни, тема Церкви, тема социальной активности христианина, тема трезвенной христианской мистики, критика гуманизма и социализма, как его предельного развития, тема секулярности современной культуры и т. п. Развитие этих тем можно увидеть у о. Сергия Булгакова, о. Павла Флоренского. В. Ф. Эрна, В. А. Кожевникова и других членов "Кружка ищущих христианского просвещения".

Постепенно вокруг Новоселова, на его "четвергах", сложился круг лиц, который назвал себя "Кружком ищущих христианского просвещения". Иначе его называли то "Новоселовским кружком", то, реже, "Самаринским кружком" (по имени председателя) и даже. "Корниловским кружком" (по хозяину дома на Нижней Кисловке, где часто собирался Кружок). К 1907 г. относится Устав "Кружка взаимопомощи в целях христианского просвещения" (первоначальное название Кружка). Параграф 1 Устава определял его цели: "Кружок имеет целью помогать своим членам, а также посторонним лицам, которые будут к нему обращаться, в усвоении начал христианского просвещения. Кружок никаких политических целей не преследует и в обсуждение политических вопросов не входит». Направления деятельности Кружка описаны в параграфе 2: "Кружок а) устраивает чтения и беседы по вопросам христианского просвещения, б) выдает своим членам и посторонним посетителям (гостям) книги для чтения из своей библиотеки, учрежденной с надлежащего разрешения, с) издает соответствующего содержания книги, брошюры и листки" (42). Членами-учредителями Кружка были: М. А. Новоселов. Ф. Д. Самарин. Ф. Д. Кожевников. Н. Н. Мамонов и П. Б. Мансуров. К ним несколько позже присоединились: архим. Феодор (Поздеевский, в 1909 г. хиротонисан во еп. Волоколамского), А. А. Корнилов, А.  И. Новгородцев н др. (43). Кружок имел председателя (Ф. Д. Самарин), казначея, библиотекаря, издателя, организатора бесед и чтений. Допускалось совмещение этих должностей. Кружок объединял строго православных богословов, философов, ученых, общественных и церковных деятелен: кн. Е.Н. Трубецкой, кн. Г.Н. Трубецкой, прот. Иосиф Фудель, о.Павел Флоренский, С. Н. Булгаков, В. Ф. Эpн, Л. А. Тихомиров, о. Евгений Синадский, С. П. Мансуров, В. Ф. Свенцицкий, А. С. Глинка-Волжский, А. В. Ельчанннов, С. Н. Дурылин, Н. С. Арсеньев, Н. Д. Кузнецов, С. А. Цветков и др. Зимой 1908-1909 гг. при Кружке возник студенческий кружок под руководством Ф. Д.Самарина, посвященный изучению Нового Завета. Кружок находился под покровительством еп. Феодора (Поздеевского) и духовно окормлялся старцами Зосимовой пустыни схиигуменом Германом и иеросхимонахом Алексеем.

Заседания Кружка носили закрытый характер: в параграфе 14 Устава сказано: "На собрания Кружка публика не допускается, не допускаются также и представители печати" (42). Впрочем, на чтения и беседы допускались, по рекомендации одного из членов, гости. Закрытые заседания проходили в квартире Новоселова (дом Ковригиной, возле Храма Христа Спасителя), когда же число присутствующих на чтениях увеличилось в доме доктора А. А. Корнилова. Посетителями чтений были "лица разных возрастов и различных родов занятий и деятельности, как-то: священники, лица, занимающиеся педагогической деятельностью в средних и начальных учебных заведениях, общественные деятели, врачи, учащаяся в высших учебных заведениях молодежь того и другого пола" (143). Число участников чтений доходило до 60 человек. Удалось выявить некоторые, из тем чтений: ей. Феодор делал доклады о св. Иоанне Златоусте, и о христианском подвижничестве. Ф. Д. Самарин   о первохристианстве (см. вып. ХVI  "Религиозно-философской библиотеки"), В.  А. Кожевников сопоставлял буддизм и христианство. М. А. Новоселов излагал апологетические темы.

Душой Кружка был Новоселов. Сохранился отзыв о нем Н .А. Бердяева, человека совершенно иного душевного склада: "По-своему М. Новоселов был замечательный человек (не знаю, жив ли он еще), очень верующий, безгранично преданный своей идее, очень активный, даже хлопотливый, очень участливый к людям, всегда готовый помочь, особенно духовно. Он всех хотел обращать. Он производил впечатление монаха в тайном постриге. Культура его была узкая, у него не было широких умственных интересов. Он очень любил Хомякова и считал себя его последователем. Очень не любил Вл. Соловьева, не прощал ему его гностических тенденций и католических симпатий. Православие М. Новоселова было консервативное, с сильным монашески-аскетическим уклоном. Но вместе с тем у него не было того клерикализма и поклонения авторитету иерархии, которые характерны для правых течений русской эмиграции. Он признавал лишь авторитет старцев, т.е. людей духовных даров и духовного опыта, не связанных с иерархическим чином. Епископов он в грош не ставил и рассматривал их как чиновников синодального ведомства, склонившихся перед государством. Он был монархист, признавал религиозное значение самодержавной монархии, но был непримиримым противником всякой зависимости церкви от государства" (9. с. 186). Во многом сходную характеристику дает и В. А. Кожевников в письме к В. В. Розанову: "... прямолинеен и непоколебим, весь на пути святоотеческом и смолисто-ароматных цветов любезной пустыни и фимиама "дыма кадильного" ни на какие орхидеи, ни на какие пленительные благовония царства грёз не променяет: а вне "царского", святоотеческого пути для него все остальные сферы - царство грез, и их горизонты, глубина и прелести - только "прелесть" (в аскетическом смысле)! Ну как такому радикалу высказаться насчет главной, "мучащей" Вас темы проблемы пола?.." (20. с. 136). Место Новосёлова в Кружке верно определил В. В. Розанов: "Без всяких условий и уговоров они называют почти старейшего между ними, Мих. Ал. Новосёлова "авва Михаил". Н хотя некоторые из них неизмеримо превосходят почтенного и милого М. А. Новосёлова учёностью и вообще "умными качествами", но, тем не менее, чтут его, "яко отца", за ясный, добрый характер, за чистоту души н намерений и не только выслушивают его, но и почти слушаются его" (38).

О. Павел Флоренский следующим образом оценивал значение Ф. Д. Самарина для Кружка: "Живое предание славянофильства явилось нам в лице Федора Дмитриевича. Из его рук мы, внуки, получили нить, связующую с славянофильством золотого века" (65. с. 16). Н. С. Арсеньев дал характеристику роли В. А. Кожевникова в Кружке: "... хочу остановиться на главной вдохновляющей силе кружка, одном из самых выдающихся ученых, с которыми я вообще имел дело в своей жизни, человеке огромных знаний, сильной и пытливой научной мысли, талантливом, глубоко самостоятельном исследователе, прямо поражающем ширью своего захвата и из ряда вон выходящей эрудиции — не той, которой довольствуются заурядные ученые, а более вглубь идущей, основанной на умении пытливо искать и находить все новые и новые данные, характеризующие предмет или данную эпоху. И вместе с тем, это был мыслитель и человек, чувствующий трепет красоты и охваченный горячей верой" (54. с. 300). Сохранились свидетельства об особой роли о. Павла Флоренского не только в Кружке, но и во всем "московском молодом славянофильстве". В. В. Розанов в письме к М. М. Спасовскому от 11 апреля 1918 г. писал об о. Павле: "Это — Паскаль нашего времени. Паскаль нашей России, который есть, в сущности, вождь всего московского славянофильства и под воздействием которого находится множество умов и сердец в Москве и в Посаде, да и в Петербурге" (64. с. 62).

С самого начала Кружок хотел воплотить в себе славянофильскую "соборность сознания". В. А. Кожевников писал о Ф. Д. Самарине: "Внимание его сосредоточилось на проекте духовного сплочения, вначале хотя бы небольшого числа лиц, близко принимавших к сердцу запросы религиозные, в группу, которая носила бы характер не столько ученого религиозно-философского общества, сколько духовного, интимно-дружественного братства, члены коего свободным духовным общением, беседами, чтениями и практической деятельностью в церковном духе объединялись бы друг с другом, содействовали прежде всего взаимному духовному росту, уяснению и углублению религиозного понимания и оживлению религиозного назидания, а затем, по мере, сил и возможности, пытались бы в том же смысле влиять и на окружающую среду, преимущественно современной молодежи" (21. с. 2). Еще в годы первого студенчества в "Эсхатологической мозаике" П. А. Флоренский мечтал о братстве, противодействующем антихристианским силам: "Мало-помалу из лиц, связанных узами любви и единомыслия, в связи с надвигающейся мистической грозой и усилением антихристианских   спиритических и магических   общественных течений составилось братство. Некоторые из братьев имели духовный сан" (44. с. 70) . Эта юношеская мечта воплотилась в Кружке, о чем можно судить по письму о. Павла Флоренского к В. В. Розанову от 7 июня 1913 г.: "Конечно, московская "церковная дружба" есть лучшее, что есть у нас, и в дружбе это полная coincidentia oppositorum. Все свободны, и все связаны: все по - своему, и все  "как другие" <...> Весь смысл московского движения в том, что для нас смысл жизни вовсе не в литературном запечатлении своих воззрений, а в непосредственности личных связей. Мы не пишем, а говорим, и даже не говорим, а скорее общаемся <...> Дело другого, скажем Новоселова, Булгакова, Андреева, Цветкова и т. д. и т. д., для меня и для каждого из нас — не чужое дело, не дело соперника, которое "чем хуже — тем лучше", а мое дело, отчасти и мое. В совершенстве его заинтересованы все, как и успех относят часто и к себе. Поэтому естественно, что каждому хочется вплесть в это гнездо хоть одну и свою соломинку, исправить хоть одну ошибку в корректуре или чем-нибудь помочь. В сущности (фамилии "Новоселов", "Флоренский", "Булгаков" и т.п., на этих трудах надписываемые, означают не собственника, а скорее стиль, сорт, вкус работы. "Новоселов"  это значит работа исполнена в стиле Новоселова, т. е. в стиле "строгого Православия", немного монастырского уклада; "Булгаков" — значит в профессорском стиле, более для внешних, апологетического значения и т. д." (1. с. 304).

Позиция Кружка, больше ориентированная на старцев, чем на иерархию, многим казалась подозрительной. Появились обвинения в масонстве. О. Павел Флоренский писал Новоселову в 1913 г.: "Когда-то летом Вы имели неосторожность говорить против монашеского комфорта. Это было поставлено Вам в строку, тем более, что о. Г. не носит сапогов дешевле 20-ти р. и т. д. И вот теперь эта компания против Вас, а заодно — и  против иже с Вами. Оказывается, это дело ведётся и ранее, но теперь Ваши выступления дают повод для каких-то надежд. Во всяком случае, Вас терпеть не могут и лишь боятся или, лучше сказать, боялись доселе. Говорят, уж не знаю, насколько искренно, что московские, т. е. Вы все — "масоны" (!!), которые хотят погубить церковь, и что раз что архиерей говорит, то так оно и есть; церковь де стояла до сих пор etc. Это все вздор". Приводим это место лишь из-за возобновления этого вздора.

В отличие от "александрийского" духа Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева, большинство членов которого находилось лишь "около церковных стен", а то и вовсе в удалении от них, Кружок находился "внутри церковной ограды" и судьбу России связывал с судьбой Православной Церкви: "Там, в Соловьёвском обществе, была еще некая мешанина и некая периферичность, иногда даже хаотичность и соблазнительность духовных исканий, некая, может быть, подготовительная работа, подготовительная фаза, во всяком случае, несомненное разрыхление духовной почвы (при всех сомнительных и отрицательных сторонах). Здесь, в корниловском кружке, была крепкая укорененность в жизни церкви, при всей широте научного кругозора и подхода, и просветленная трезвенность, проникавшая всю работу. Это была духовная лаборатория: там шумная арена" (54. с. 306-307). Кружок в предреволюционную пору всеобщего духовного разброда был попыткой подлинного соборного единения людей, преследующих цель "осоления" разлагающегося общества. Хотя и в этой лаборатории беседы иногда проходили весьма бурно. Священник Евгений Константинович Синадский в письме к Флоренскому от 24 марта 1911 г. писал: "Бываю я теперь на вечерах у М. А. Нов. Ужасно все волнуются и кричат. Я как-то запоздал и пришел в разгар собрания. Стоял такой крик, точно бунт происходил. Увлечение понятно, т. к. там представительница была чистого "самоутверждения". Даже философы волновались и с жаром доказывали" (Архив свящ. Павла Флоренского).

По поводу предполагавшегося избрания В. А. Кожевникова в почетные члены Московской Духовной Академии о. Павел Флоренский писал ему 15 марта 1912 г.: "Это дело не только Вашей известности, но — и силы нашего общего направления к церковности и самобытности народной. Вот почему Вы не имеете права, каков бы ни был голос Вашей скромности, противиться нашему (т. е. преосв. Феодора, моему, сюда же отнести надо Ф. К. Андреева) желанию и намерению" (46, с. 97). В конце 1912 г. М. А. Новоселов, Ф. Д. Самарин и В. А. Кожевников Советом Московской Академии и Святейшим Синодом утверждены в звании почетных членов Московской Духовной Академии. Представления к избранию М. А. Новоселова и В. А. Кожевникова написаны о. Павлом Флоренским. Это избрание было свидетельством высоких заслуг избранных членов Кружка перед Церковью: "Этим избранием Совет Моск. Дух. Академии заявил, что он ценит и ставит высоко заслуги указанных работников на поле церковном" (18. с. 863).

Примерно в это время состоялось чествование Новоселова, посвященное 10-летню издания "Религиозно-философской библиотеки". Приведем целиком заметку из "Московских Ведомостей":

«ЧЕСТВОВАНИЕ  М. A. НОВОСЁЛОВА

8 ноября, в день исполнившегося десятилетия издательской деятельности М. А. Новоселова, друзья и почитатели его собрались утром вместе с ним в церкви Спаса-на-Бору помолиться за литургией. По окончании литургии был отслужен молебен Михаилу Архангелу.

В течение дня М. Л. Новоселов получил несколько телеграмм от духовных и светских лиц с выражением благодарности за его полезную для Православной Церкви деятельность и пожелания дальнейшего процветания и развития его издательства. Лично М. А. Новоселова приветствовал преосвященный Феодор, ректор Московской Духовной Академии, который выразил также свое глубокое сочувствие его деятельности и преподал ему архипастырское благословение.

Из Моск. Духовной Академии его посетили еще проф. Н. Д. Кузнецов и о. П. Флоренский, редактор Богословского Вестника.

Вечером прибыл к М. А. Новоселову по поручению о. Германа, игумена Зосимовой пустыни, один из ее иеромонахов о. Иннокентий, который от имени о. Германа поднес М. А. Новоселову икону Смоленской Божией Матери и пожелал ему успеха в его трудах на пользу Церкви. Члены "Кружка ищущих христианского просвещения" и ближайшие друзья М. А. Новоселова поднесли ему икону Софии Премудрости Божией, причем прот. Иосиф Фудель благословил его этой иконой и сказал ему приветственное слово.

Вечером, за чайным столом у М. А. Новоселова собрались его друзья, среди которых находились несколько профессоров, литераторов и ученых: С. Н. Булгаков, А. С. Волжский, В. А. Кожевников, А. А. Корнилов, Ф. Д. Самарин.

Н. М. С. И. (29).

Но новоселовский кружок, состоя из православных христиан, радеющих о благе Церкви и Отечества, стремящихся содействовать единению епископов, клира и мирян,   при этом оказался как бы в оппозиции по отношению к синодальной власти, не встретил понимания со стороны известнейших и авторитетнейших иерархов Русской Церкви. Митрополит Владимир во время беседы с представителями Братства Святителей Московских выказал неудовлетворение чрезмерной активностью "мирян" (12). Тихомировские "Московские Ведомости"  орган правых,   где постоянно появлялись публикации членов Новоселовского кружка, начиная с 1910-х годов, то и дело выступает в оппозиции к Синоду, как силе бюрократической, враждебной духу живой церковной соборности. Несостоятельность синодальной власти, считали они, особенно проявилась в связи с возвышением и все усиливающимся влиянием Григория Распутина.

В марте 1910 г. Новоселов помещает здесь две статьи (Соч. 8 и 9), где прямо называет Распутина "эротоманом и хлыстом", ссылаясь на частное мнение "одного архиепископа" (возможно, речь идет об архиеп. Антонии (Храповицком), высказывающемся в этом духе в письме к Ф. Д. Самарину (41), и выражает удивление по поводу молчания Святейшего Синода о нем. Здесь впервые публично, за полной подписью, со стороны православного и монархиста, человека известного и авторитетного, было брошено обвинение: "малодушие церковной власти", "позорное и преступное". Новоселов, как бы не видя уже в России церковной власти, не веря в нее, взывает не к ней, а к "нравственному сознанию и здравому смыслу рядовых пастырей и братьев-мирян". Конечно, и Новоселов, и другие знали, кто стоит за Распутиным, и, требуя от Синода "выяснения личности Распутина", сами, вероятно, того не желая, требовали от конкретных людей, членов Синода, епископов, решительного выступления против воли Государя — со всеми вытекающими последствиями для Церкви и для России.

В конце 1911 г. в обществе стал распространяться слух о готовящемся возведении Григория Распутина в сан священника. Причем инициативу в этом деле приписывали "синодальным иерархам". "Московские Ведомости" 10 января 1912 г. писали: "Несколько времени назад, под давлением некоторых кружков синодальных иерархов был поднят вопрос о возведении Григория Распутина в сан священника" (26). Многих возмутило это известие, а некоторые готовы были перейти и к действию. Еще недавно близкие Распутину епископ (Саратовский и Царицынский Гермоген и иеромонах Илиодор с угрозами потребовали от Распутина удалиться. Распутин обещал, но не исполнил своего обещания, и на еп. Гермогена и иером. Илиодора посыпались наказания. Синод обвинил еп. Гермогена в "некотором застое в епархиальном делопроизводстве" и в "ослаблении церковной дисциплины" в связи с выступлением иеромонаха Илиодора, который "возбуждал страсти". 3 января 1912 г. последовало Высочайшее соизволение на увольнение еп. Гермогена от присутствования в Св. Синоде во вверенную ему епархию. Еп. Гермоген в указанное ему время не отбыл из Петербурга. 18 января по представлению Св. Синода о неповиновении еп. Гермогена последовало Высочайшее соизволение об увольнении еп. Гермогена с назначением пребывания в Жировицком монастыре, а иером. Илиодора   во Флорищевой пустыни.

24 января в газете "Московские Ведомости" появилась петиция "Св. Синод и епископ Гермоген. Голос мирян". Петицию подписали Федор Самарин, Виктор Васнецов, Николай Дружинин, Владимир Кожевников, Александр Корнилов, Павел Мансуров, Михаил Новоселов, Петр Самарин, Дмитрий Хомяков, граф Павел Шереметев. В петиции выражалось недоумение по поводу необычайной быстроты разбирательства. Отмечено, что существо вины еп. Гермогена неясно: "Т.о., невольно напрашиваются смущающие душу мысли: не определялся ли ход этого дела какими-то нам неведомыми соображениями?" С явным намеком на Распутина вопрошалось: "Не видим ли мы, напр., что явные еретики и отступники, дерзко совершающие свое богомерзкое дело, остаются свободными от церковного суда?" В заключении утверждалось, что распрю Св. Синода и еп. Гермогена может решить лишь Собор (Соч. 44).

В тот же день 24 января в газете "Голос Москвы" появилась статья Новоселова "Голос православного мирянина. (Письмо в редакцию)". В статье вопрошалось: "Доколе, в самом деле, Святейший Синод, перед лицом которого уже несколько лет разыгрывается этим проходимцем преступная трагикомедия, будет безмолвствовать и бездействовать?" И далее: "Быть может, ему недостаточно известна деятельность Григория Распутина? В таком случае прошу прощения за негодующее, дерзновенное слово и почтительно предлагаю высшему церковному учреждению вызвать меня для представления данных, доказывающих истинность моей оценки хитрого обольстителя" (Соч.13). Эти данные вместе с антираспутинскими статьями Новоселова были собраны им в книге "Распутин и мистическое распутство" (М., 1912). Книга печаталась, но печатание было приостановлено из-за конфискации всего напечатанного (Соч. 11). Конфискована была и газета "Голос Москвы" от 24 января 1912 г. 25 января на вечернем заседании Государственной Думы был сделан запрос Министерству Внутренних Дел по конфискации газет "Голос Москвы" и "Вечернее Время". В речах А. И. Гучкова и В. Н. Львова ясно указывалось, что дело идет не о конфискации газет, а о той личности, по поводу которой произошла конфискация. К запросу единогласно присоединилась вся Дума (кроме барона Черкасова): и левые, и правые. Дело окончилось ничем, но шум в прессе был большой.

Синод ответил "москвичам" в "Прибавлениях к Церковным Ведомостям", где давались требуемые объяснения по делу еп. Гермогена, объяснялась его вина и правомерность наказания, конечно, без упоминания имени Распутина. Еп. Гермоген обвинялся в догматических расхождениях со Св. Синодом по поводу возможного учреждения корпорации диаконис и каноничности моления при погребении неправославных христиан, а также в нежелании подчиниться указу Св. Синода о выезде из Петербурга. При этом отрицалась всякая связь дела еп. Гермогена с Распутиным. Здесь же высказан упрек в адрес "москвичей", устроивших "суд над церковной властью" через газету, что вносит соблазн в умы, вредит Церкви. Наконец, "москвичам" напоминается правило Трулльского собора, запрещающее мирянину "перед народом" рассуждать о вере или "учить как учителю" (58). "Москвичи" — все члены Новоселовского кружка, защищая своё понимание отношений между иерархией и мирянами, выступили с полемической статьей в тех же "Московских Ведомостях" за теми же подписями (кроме В. М. Васнецова). Они утверждали, что Соборное установление, на которое ссылается Синод, запрещает мирянам всего лишь учить в церкви догматам веры, но не запрещает высказывать свое суждение о действиях представителей церковной власти. В статье еще раз было прямо сказано о связи дела еп. Гермогена с Распутиным и повторялось требование созыва специального Собора для расследования этого дела (45).

Этой газетной шумихой была недовольна Царская семья. 15 июня 1915 г. Царь сообщил Царице о мнении Горемыкина, Кривошеина и Щербатова заменить на посту обер-прокурора Св. Синода В. К. Саблера А. Д. Самариным: "Я уверен, что тебе это не понравится, потому что он москвич: но эти перемены должны состояться, и нужно выбирать человека, имя которого известно всей стране и единодушно уважается" (74. с. 215). В тот же день Александра Федоровна отвечает: "Да, любимый, в отношении Самарина я более чем огорчена, я прямо в отчаянии — он из недоброй, ханжеской клики Эллы, лучший друг Соф. Ив. Тютчевой и епископа Трифона" (76, с. 217). В письме пестрят нелестные характеристики Самарина: "ярый и узкий москвич", "ужасно узкий, настоящий москвич ум без души", "пойдет против нашего Друга" и т. п. 16 июня 1915 г. Царица пишет: "Преданный слуга не смеет идти против человека, которого его государь уважает и ценит" (76, с. 219) . "Московская клика" – это, без сомнений, Новоселовский кружок, к которому были близки и А. Д. Самарин, и Великая Княгиня Елизавета Федоровна (Элла). Л. Д. Самарин был назначен обер-прокурором 5 июля 1915 г. и смещен уже 25 сентября 1915 г.

Т. о., своими выступлениями в печати, продиктованными тревогой за дела Церкви, Новоселовский кружок играл на руку врагам Церкви, Царя и Отечества, действовал на потеху желтой прессы. Что было делать? Молчать, видя безобразия внутри церковной ограды? Говорить, зная, что каждое твое слово будет использовано врагами Церкви? Легких ответов здесь быть не могло. Облегченный ответ на эти вопросы дал когда-то во времена близости с Распутиным иером. Илиодор: "О Григории Ефимовиче кричат во всех жидовских газетах самым отчаянным образом. На него нападает самая гадкая, самая ничтожная часть людей  наша безбожная интеллигенция и... вонючие жиды. Нападение последних доказывает нам, что он великий человек с прекрасной ангельской душой" (Соч. 11. с. 12). Иером. Илиодор же известил о постановлении верующих Царицына: "Тебя, блудница редакция, пригвоздить к позорному столбу перед всей Россией, а твоего богомерзкого сотрудника, Новоселова, высечь погаными банными вениками" за оскорбление "блаженного старца Григория" Соч. 11. с. 9). Но вскоре иером. Илиодор изменил свое отношение к Распутину и выступил против него. Еше позже он написал книгу о Распутине, которую назвал "Святой черт". Из одной крайности он бросился в другую.

И сейчас некоторые, почти дословно, повторяют восторги иером. Илиодора, пытаясь дезавуировать его поздние прозрения (30). Да, пресса травила Распутина, метя в Царскую семью, но, в том числе, и такая правая газета, как "Московские Ведомости". Да, о Распутине злонамеренно распространялась ложь. Но следует ли отсюда от противного, что он был "блаженный старец"? И что было делать верноподданному, который, не зная реального Распутина, видел, что близость его к трону становится опасной для трона пусть даже в силу того, что пресса клевещет о характере этой близости? Уместно здесь вспомнить понятие "воспитывающее неповиновение" И. А. Ильина: "Есть случаи, когда подданный, будучи монархистом, обязан дерзать и не повиноваться — не уклоняясь трусливо, не симулируя повиновение, а открыто и обоснованно отказываясь повиноваться" (68, с. 567). Такое неповиновение есть "священная обязанность" верноподданного. В известных случаях жизни он должен не повиноваться монарху "НЕ вопреки своей присяге, а во исполнение своей присяги" (68. с. 570). Тогда лесть, трусливое и безответственное поддакивание есть нарушение присяги (68, с. 572). Это может вызвать немилость монарха, но "одна из первых обязанностей монархиста состоит нередко в том, чтобы не опасаться той немилости, которую ему, вероятно, придется рано или поздно навлечь на себя" (68. с. 574). Один из видов неповиновения - говорить правду монарху, зная, что она может повлечь опалу. Среди причин крушения в России монархии И. А. Ильин указывал на отсутствие у трона людей, способных сказать правду Государю ценой немилости себе. Среди отрадных исключений Ильин указывал на A. Д. Самарина (67. с. 231).

Следующее столкновение Кружка с синодальной властью касалось сложного догматического вопроса о почитании Имени Божия, возникшего во время т. н. Афонской смуты. В Кружке Новоселов был один из самых страстных защитников "имеславия". Он сам не выступал в печати по догматической стороне дела, но организовывал выступление других, издавал сочинения "имеславцев". Поддерживали Новоселова Флоренский, Булгаков, Эрн. Им часто приходилось призывать Новоселова к осторожности высказываний. Иногда намечались и конфликты с ним. Старшие члены Кружка (Самарин, Мансуров, Кожевников) не решались занять определенную позицию, призывали к осмотрительности, особенно после осуждения "имябожничества" постановлением Св. Синода. В это время Ф. Д. Самарин даже ставил вопрос об упразднении или, во всяком случае, переустройстве Кружка (25). 26 мая 1913 г. Самарин в письме к Новоселову, успокаивая его, убеждал не принимать "сейчас же, под первым впечатлением, какого-нибудь слишком поспешного решения, последствия которого будут непоправимы": "не спешите, ради Бога, и еще раз обдумайте и взвесьте все". Самарин писал о невозможности идти в этом деле с имяславцами при всем желании сохранить единомыслие.

В осуждении имеславия сошлись и правые, и левые. Левая печать раздувала "афонское дело": не интересуясь богословскими спорами, она пользовалась возможностью дискредитировать Церковь. Таких представителей "нового религиозного сознания", как Н. А. Бердяев, возмущало "насилие в духовной жизни" со стороны церковных властей (9. с. 202). Еп. Никон увидел в имеславцах "яд гордыни", заставлявший интеллигента и в Церкви вести себя, как в миру, т. е. заявлять о себе, обличать, реформировать, учить. Он обвинял Новоселова в том, что получив звание почетного члена Московской Духовной Академии, изданием "Апологии" о. Антония (Булатовича) способствует распространению осужденного церковью учения (28). Синодальная власть предчувствовала, что участие мирян-интеллигентов в работе предстоящего Поместного Собора чревато внесением в эту работу духа политической борьбы, страстей и амбиций. Передавались слова одного "известнейшего иерарха": "Лучше пустить на Собор каторжников, чем интеллигентов" (49).

Такой защитник имяславия, как С. Н. Булгаков, во времена послереволюционного разброда, когда он симпатизировал католицизму, где "непогрешимый" папа мог одним словом прекратить все споры и раздоры, приводил все новые и новые выступления "милейшего" Новоселова в защиту осужденного имеславия как пример отсутствия церковной дисциплины, которой в принципе нет в Церкви Православной, что и способно ее погубить в экстремальных ситуациях богословских споров и церковной распри. В 1923 г. Булгаков писал: "... явилось ли для М. А. Новоселова и его единомышленников авторитетным решение сначала влиятельнейшего из русских епископов, поддержанного и Константинопольским патриархом, затем определение высшей церковной власти Русской Церкви. Священного Синода? нет. А заглянем вперед и спросим себя: а мнение Поместного Собора, даже поддержанное "Восточными Патриархами"? Да тоже, конечно, нет, если оно подтвердит имяборческие тезисы. Тогда будет апелляция к неуловимому телу Церкви и его не менее, неуловимой рецепции. И получится, как и давно уже имеется, такая картина: в то время, когда церковная власть будет отлучать М. А. Новоселова и иже с ним от Церкви за еретичество, он, в свою очередь, будет совершать то же самое над всеми инакомыслящими епископами, пресвитерами и мирянами, и каждая сторона утверждает и будет утверждать о себе: «Православие - это я" (11. с. 218). Отсюда Булгаков делал ложный вывод о необходимости для Церкви "непогрешимого" папы. Но именно в папизме обвинял Св. Синод Новоселов (Соч. 15).

В письме от 10 октября 1912 г. Новоселов предлагал Флоренскому поместить в "Богословском Вестнике" "серьезное и беспристрастное обсуждение пререкаемого учения". Но никаких ни "имеславческих", ни "имяборческих" материалов в "Богословском Вестнике" не появилось. Нигде не было и беспристрастного обсуждения. В "Изданиях Религиозно-философской библиотеки» Новоселов напечатал "Апологию" о. Антония (Булатовича). "Разбор Послания Святейшего Синода об Имени Божием" В. Ф. Эрна и "Материалы к спору о почитании Имени Божия" (2 издания). После осуждения "имябожия" Св. Синодом Новоселов впал в уныние, и у него появились мысли о закрытии издательства (см. письмо И. П. Щербова к Новоселову конца мая 1913 г.). Но вскоре Новоселов оправился и защищал "имеславие" до конца. Выявлено единственное богословское выступление Новоселова в тексте, помеченном 9 ноября 1919 г. В "имяборчестве" Новосёлов видел глубочайшее отступление от Православия, а революцию и то, что за ней последовало, он считал карой за отступление от достойного почитания Имени Божия  и хулу на Него (см. письмо Новосёлова к П. Б. Мансурову (?) конца 1918 – начала 1919 гг.). Для рассмотрения «Афонского дела» на Всероссийском Поместном Соборе был создан подотдел "О Имени Божием", возглавляемый архиеп. Феофаном (Быстровым). Подотдел не продвинулся далее сбора материалов, и Собор не успел вынести решения но этому делу. С. Н. Булгаков был уверен в решении вопроса в пользу "имеславцев" (70. с.86).

Па Поместном Соборе Российской Православной Церкви 1917-1918 гг. архиеп. Сергий (Страгородский) и кн. Е. Н. Трубецкой подали заявление о приглашении Новоселова в состав Собора, но 6 октября 1917 г. по результатам голосования пополнение Собора новыми членами было признано нежелательным. Однако 9 (22) марта 1918 г. секретарь Собора В. Шеин послал о. Павлу Флоренскому, С. Н. Дурылину, С. П. Мансурову и М. А. Новоселову приглашение принять участие в работе Соборного отдела о духовно-учебных заведениях в разработке типа пастырских училищ (взамен семинарий) (2. с. 240).

30 января 1918 г. Новосёлов был избран членом Временного Совета объединенных приходов г. Москвы. Председателем Совета был избран А. Д. Самарин, на квартире которого (Спиридоновка, 18) и собирался Совет, который занял позицию активной обороны по отношению к большевистскому насилию над церковью. Совет на своем заседании 31 января постановил: "Уведомить все приходы, что Временный Совет признавал бы желательным в случае открытого посягательства на храмы и священные и церковные предметы поступать следующим образом: священник должен объяснить пришедшим представителям нынешней власти, что он не является единоличным распорядителем в церковном имуществе и потому просит дать время созвать приходской Совет. Если это окажется возможным сделать, то приходскому Совету надлежит твердо и определенно указать, что храмы и все имущество церковное есть священное достояние, которое приход ни в коем случае не считает возможным отдать. Если бы представители власти не вняли доводам настоятеля храма пли приходского Совета и стали бы проявлять намерение силой осуществить свое требование, надлежало бы тревожным звоном (набатом) созвать прихожан на защиту церкви. При этом Совет считает безусловно недопустимым, чтобы прихожане в этом случае прибегали к силе оружия. Если есть поблизости другие храмы, то желательно войти с ними предварительно в соглашение, чтобы и в них раздался тревожный звон, по которому население окрестных приходов могло бы придти на помощь и своей многочисленностью дать отпор покушению на церковь" (72). Вскоре Совет был разогнан, и ВЧК неоднократно пыталась арестовать А. Д. Самарина в его квартире на Спиридоновке, но это не удавалось из-за его отсутствия. Арестован он был только в сентябре (40. с. 245). Новоселову удалось избежать ареста по этому делу.

В это время возникли условия для реализации заветных планов членов Новоселовского кружка о создании духовной школы аскетической направленности на основе заветов Святых Отцов. Кружок стал инициатором создания Богословских курсов, действовавших в апреле-июне 1918 г. на квартире Новоселова. Курсы благословил Святейший Патриарх Тихон. На курсах преподавали: еп. Феодор Священное Писание; М. А. Новоселов святые отцы, их жизнь и писания; М. И. Смирнов Богослужение; С. П. Мансуров история Церкви; А. Г. Куляшов апологетика; С. Н. Дурылин церковное искусство. С середины января 1919 г. предполагалось возобновить деятельность курсов. В составе преподавателей снова были члены Новоселовского Кружка: еп. Феодор Священное Писание; П. Б. Мансуров  Православная Церковь на Востоке; М. А. Новоселов Церковно-исторические очерки (христианские мученики), церковные чинопоследования как выражение всеобъемлющей и богодейственной любви Церкви к своим чадам, курс "Вера и Церковь" (1. Ангелы и демоны в жизни мира и человека по учению Слова Божия, святых отцов, житий и церковных чинопоследований; 2. Имя Божие: 3. Крест; 4. Первохристианство и  антихристианство; 5. Во свете ветхозаветного и новозаветного пророчества; 6. От Толстого к Церкви); Л. А. Тихомиров Религиозно-философские основания истории (борьба за Царство Божие). Однако Богословские курсы возобновить не удалось. Не развернулась в полную силу и деятельность Даниловской Академии в Даниловом монастыре, где настоятелем стал еп. Феодор (71).

В середине ноября 1919 г. перебирается в Данилов монастырь и Новоселов. 30 ноября 1919 г. он писал о. Павлу Флоренскому: "Положением своим в Дан<иловом> пока доволен, - чтобы не сказать больше, несмотря на некоторые неудобства, как напр<имер>, на отсутствие отдельной комнаты. Но и "угол" дает больше, чем Ковригинская квартира, т. к. имею досуг и тишину для занятий. Конечно, ежедневно бываю в церкви, работаю и физически  разгребаю снег, иногда варю пишу..."  Вскоре Новоселов перешел на нелегальное положение и скрывался у своих многочисленных друзей, главным образом, в Москве и Петрограде.

В 1922-1927 гг. Новоселов писал "Письма к друзьям" (известны 20 писем), которые не имели конкретного адресата и предназначались единомышленникам. Тематика писем весьма разнообразна: от текущих церковных вопросов, до основоположных богословских тем. Со всей энергией, ему присущей, Новоселов выступал против живоцерковников. "Обновленцы" появились уже задолго до революции: "церковные эсеры" пытались подменить христианский путь жизни либерально-общественным. Они подготовили почву для "живоцерковников" — "церковных большевиков". Причину революции Новоселов видел в отступлении от веры Христовой: "Бог отнимает у нас то, от чего мы сами отказались и все больше отказываемся" (32. с. 37). Большевики лишь орудия гнева Божия, а посему и не достойны ненависти. Новоселов настаивал на отсутствии в Церкви общеобязательного внешнего авторитета в делах веры и совести: "Непогрешим не отдельный человек (папа) и даже не Собор (который может быть отвергнут Церковью). Непогрешима сама Церковь в её соборности - союзе взаимной любви, на которой основано познание Христовых Истин. И для Церкви важны не Соборы сами по себе, но соборность как тождественность выражаемых на них свидетельств с верою всего тела Церкви. В заключение письма (10-е. — И. Н. и С. П.)  Новоселов указывает на большой вред от усвоения ложного католического воззрения на иерархию как на непогрешимый авторитет и хранительницу безусловной истины, на нелепость отождествления иерархии с Церковью, особенно опасного в эпоху церковных нестроений и измены Православию со стороны многих обновленческих иереев и архиереев" (32. с. 37). Такой взгляд отличен от лжесвободы протестантского субъективизма. Верность Церкви для православного — верность слову св. отцов и молитва. Огромную роль в Богопознании играют таинства. Они  и онтологическая, и гносеологическая основа просветительной силы познания Истины. Единомыслие есть итог действия соборного начала Церкви. Прежде всего необходимо единомыслие с евангельскими и святоотеческими текстами. Именно на этом пути возможно постижение Истины.

Ниже публикуется переписка М. А. Новоселова и о. Павла Флоренского, сохранившаяся в архиве о. Павла Флоренского. Письма о. Павла представляют из себя черновеки, вложенные в соответствующие письма. Письма других лиц — это, по всей видимости, письма, адресованные Новосёлову и пересланные Новосёловым о. Павлу. Они представляли общий интерес, главным образом, в связи с Афонским делом. Включены также все сохранившиеся письма иеросхимонаха Антония (Булатовича), единственное сохранившееся письмо схиигумена Германа Зосимовского.

Включена также и избранная переписка членов Кружка ищущих христианского просвещения Ф. Д. Самарина, Ф. К. Андреева, С. Н. Дурылина и др., помогающая восполнить связность событий. Без этих писем многое было бы непонятно.

Публикуемая переписка охватывает 12 лет: с конца 1908 г. по апрель 1920 г. Большая часть писем Новоселова носит деловой характер: это поручения, указания, ходатайства. Очевидно, что большую часть принципиальных вопросов они выясняли при частых встречах. Стиль писем Новосёлова лаконичен, исполнен деловитости и энергии. Перед нами человек "деловой хватки", издатель, опытный полемист. Иногда тон просьбы близок к повелительному: виден "авва Михаил". Черновики писем о. Павла Флоренского чрезвычайно содержательны, очевидно, потому, что он составлял черновики для самых важных принципиальных писем.

Публикаторы выражают благодарность игумену Андронику (Трубачеву) за подбор и предоставление писем и других используемых материалов и за неоценимую помощь в написании предисловия, приложений и комментариев.